Лермонтов

«В вооружении и одежде войск не следует… смотреть на блеск или красу, но только на пользу; из сего не значит, что войска получат худой вид, ибо ловкость, прочность и удобство в вещах делают большею частию и красоту их…

Должно, чтобы солдат одинаково одевался, идя на парад и вступая в дело… Полки учиться должны так, как они должны драться… Что может делаться только при смотре или на ученье, должно отбросить как бесполезное и вредное…»

Столыпин предлагал коренным образом изменить армию. «Надобно, чтобы все сословия участвовали в составе войск и чтобы каждый воин в гражданине и гражданин в воине видел своего ближнего, — писал он. — В гражданском отношении набор должен быть сколько возможно менее тягостным…»

После трагической смерти Столыпина особенной утопией звучали его прекраснодушные мысли: желательно, писал Николай Алексеевич, чтобы начальники полков всячески способствовали тому, чтобы «люди сделали связь между собою, чтобы в каждом полку и эскадроне завелось, так сказать, гнездо»… чтобы каждый солдат «полюбил честь полка своего», ибо «история полка и память подвигов, им совершенных… также действует на всех членов, как память добродетелей предков наших на каждого из нас…».

Эпидемия и беспорядки на юго-востоке России как будто «нарочно» дополнились и оттенились мятежами в Европе: восстание в Польше, революция во Франции.

Отношение поэта к политическим событиям однозначным не было. Он живо отозвался на события революции и свержение тиранического режима во Франции («30 июля. — (Париж). 1830 года»):

Ты мог быть лучшим королем,
Ты не хотел. — Ты полагал
Народ унизить под ярмом.
Но ты французов не узнал!
Есть суд земной и для царей.
Провозгласил он твой конец;
С дрожащей головы твоей
Ты в бегстве уронил венец.

И загорелся страшный бой,

И знамя вольности как дух
Идет пред гордою толпой.
И звук один наполнил слух;
И брызнула в Париже кровь.
О! чем заплотишь ты, тиран,
За эту праведную кровь,
За кровь людей, за кровь граждан.

Когда последняя труба

Разрежет звуком синий свод;
Когда откроются гроба
И прах свой прежний вид возьмет;
Тогда появятся весы
И их подымет Судия…
Не встанут у тебя власы?
Не задрожит рука твоя?..
Глупец! что будешь ты в тот день,
Коль ныне стыд уж над тобой?
Предмет насмешек ада, тень,
Призрак, обманутый судьбой!
Бессмертной раною убит,
Ты обернешь молящий взгляд,
И строй кровавый закричит:
Он виноват! он виноват!

В этом стихотворении возникает тема суда — земного и небесного; «есть суд земной и для царей» — если цари тираны, их не охранит даже корона; но самое страшное — для виновных в кровопролитии, если они избежали на земле наказания, есть Суд высший, небесный. Этот второй суд грядет, и тогда уже пощады виновному не будет: его ожидает «вторая смерть», окончательная. Впоследствии эта же тема будет развита в стихотворении «Смерть Поэта».

Считается, что Лермонтов «приветствовал» революцию во Франции. Несомненно, он приветствовал свержение тирана, однако сама по себе революция вызвала у него совершенно другие мысли, и стихотворение, обращенное к королю, — это упрек тому, кто своими действиями довел страну до кровопролития, а вовсе не одобрение этого кровопролития.

Тем же памятным летом Лермонтов пишет самое поразительное из серии политических стихотворений — «Предсказание». Молодой поэт предрекает падение самодержавия в России: