Лермонтов и христианство

По своему внутреннему складу являясь больше наблюдателем, нежели действующим лицом, поэт ощущал в себе необходимость стать свидетелем битв дальних, вышних… Но не только. Неспособный быть их участником, ибо находился «здесь», Лермонтов в своей нестираемой временем ипостаси ощущал силы и как будто изыскивал возможности быть в этих битвах помощником Тому, в Кого глубоко верил. Отсюда психологическое бегство Лермонтова из чуждой ему среды (где, по тонкому замечанию Андреевского, поэт был изгнанником) к миру иному: тому, который он предполагал увидеть и действующим лицом которого хотел быть! Именно это внутреннее миро– (или космо-) созерцание, а не только настроение отражается в значительной части творчества Лермонтова. Об этом он иносказательно говорит во вселенском по своему масштабу, характеру и мировосприятию стихотворении «Выхожу один я на дорогу».

Лишь походя реагируя на внешние раздражители, поэт много и напряжённо работал. Во многом не реализованная, а потому не разгаданная, работа эта никак не предназначалась «зевакам» от литературы. Когда же он оказывался среди них, а это происходило почти всякий раз, когда поэт появлялся «на людях» или выходил «в свет», то разочаровывался не ими даже, а прерванной возможностью глубокой внутренней работы – той, о которой подспудно говорит всё его творчество. Дух поэта, обитая в далях неизъяснимого вдохновения, поистине пребывал над «грешною землёй», которую он пытался «определить» с помощью иного духовного и пространственного измерения. Чрезвычайно важные открытия в этой области определяют глубину и вышнее великолепие творчества Лермонтова – сущностного творчества, а потому неподвластного стирающим память о человеке вихрям времени.

Ощущение реальности Лермонтовым было трагичным. Вопрос в том: что является трагедией? Как и по каким критериям её можно определить?

Как показывает событийная история, не только отражённая, но и явленная в творчестве, в человеке сосредоточено не только и, увы, не столько Божественное. Искры последнего, изредка вспыхивая высокой духовностью и гением созидания, нещадно гасятся теми, кто лишён их вовсе или не способен распознать признаки великого дара. Потому само существование творчества, свидетельствуя о нужности и бытийной востребованности, оттеняет порочность безверной, а значит, разрушительной «части» человеческой природы. Некогда порвав «пуповину», связывающую его с Богом, человек в наивысшем своём значении на протяжении многих столетий безуспешно пытается «приживить» её. И хотя такой человек преуспел в созидании, то «другая» его ипостась в ходе исторических изменений стала массовым человеком. Она-то делами своими далеко уходит от образа и подобия своего Первоисточника. И чем дальше, тем больше. В преодолении этой «разницы», то есть через выявление и возрождение своей истинной, «поистёршейся» во времени сущности (к которой, полагал Лермонтов, можно ещё и должно прийти: этот мотив ярко прослеживается в ряде его произведений) и видел поэт приближение к первочеловеку.

Лермонтов не был пионером на этом поприще, но он был одним из немногих, кто, подобно Данте, вплотную подошёл к «краю» земного пути, за которым через постижение истинно сущего проглядывает иное бытие…

Дуэль Печорина с Грушницким. М. Врубель. 1890—1891

…К вечеру рокового 15 июля 1841 г. небо на удивление быстро покрылось мрачной завесой тяжёлых туч. Небесный свод словно хотел отгородиться от предстоящей дуэли, которая во всём – с начала до конца – была преступлением (Доп. XVI).