Лермонтов и христианство

Раз уж я упомянул колодцы, то осмелюсь утверждать, что и умный, и дурак предпочтут пить из чистого источника, а не плевать в него. И у глупого, пожалуй, достанет ума понять это. Живое Слово и есть тот всегда затребованный источник, привлекающий к себе всех, у кого прослеживается тяга к знаниям. Как правило, она наблюдается у людей с здоровой психикой и богатым внутренним миром, именно по этой причине тяготеющих к мудрости и красоте Слова. Отсюда важность сохранения чистоты источника, в который разными путями норовят влиться мутные токи невежественных эпигонов и пустого сочинительства. Это же объясняет принципиальность и жёсткость мастеров Слова – генетических контрагентов памяти народа и мысли человеческой. Известно, что с умными Лермонтов с удовольствием делил беседу (впрочем, не слишком часто), умников высмеивал, а с обывателями разной масти и откровенными глупцами порой был беспощаден. В то же время простых по жизни и не привередливых по характеру людей поэт уважал, относился к ним с вниманием и заботой. Неприхотливость самого Лермонтова была в том, что в военных походах он жил чисто солдатской жизнью (чему есть немало свидетельств), питался с нижними чинами из одного котла и засыпал под звёздами у костра. Вероятно, знание нужд простого человека и уважение к нему и помогло Лермонтову создать один из самых сильных в литературе художественных образов, коим является колоритная фигура штабс-капитана Максим Максимыча в романе «Герой нашего времени». Не случайно живым и психологически убедительным образом русского офицера-«кавказца» восхищались выдающиеся писатели и критики прошлого (от Белинского до Толстого). Восхищаются им и мастера слова наших дней (Доп. XIV).

В отношении автора романа скажем, что время от времени находились-таки люди, которые умели видеть в нём качества, отделяющие его от простых смертных. Как уже говорилось, истинный масштаб русского поэта разглядел Д. Андреев, провидчески отметивший «провал» культуры во времени: «Если смерть Пушкина была великим несчастьем для России, то смерть Лермонтова была уже настоящей катастрофой, и от этого удара не могло не дрогнуть творческое лоно не только российской, но и других метакультур.

Миссия Пушкина хотя и с трудом, и только частично, но всё же укладывается в человеческие понятия; по существу, она ясна. Миссия Лермонтова – одна из глубочайших загадок нашей культуры».

Именно эта «загадка» свидетельствует о всемирно-историческом значении миссии русского поэта.

Творчество Михаила Лермонтова определённо говорит о его интересе к человеку как явлению, содержащему в себе элементы Первообраза. Потому поэт не ограничивался одной только несовершенной «проекцией», беспечно выстраивающей мир по своему уже подобию. Лермонтов хотел и ощущал в себе готовность узреть истинные причины «земных» проблем и противоречий, которые, несомненно, крылись в планах Всевышнего – Первоисточника всего сущего. Наблюдая мир в его делах и через «проекцию» прозревая истинные (т. е. – не здешние) катастрофы, Лермонтов стремился, если не разгадать, то по мере сил приблизиться к пониманию их причин. Более того, он, очевидно, испытывал готовность к тому, чтобы постигнуть «место» их. Точно ли так – этого мы никогда не узнаем. Но мы знаем, что и в старые времена духовные отцы о чём-то догадывались… Блаженный Августин, к примеру, «тоже заблуждаясь», выдвигал мысль о единстве человеческой и Божественной истории, текущих в противоположных, но взаимно неразделимых сферах (Доп. XV). Вот и Лермонтов, находясь в одной из сфер, как будто «напоминает» Богу о существовании другой, запущенной донельзя «противоположности». Потому и укоряет Его за чрезмерную «занятость» небом…

Лев Толстой, чрезвычайно высоко ставивший гений Александра Пушкина, всё же отмечал, что у него «нет этой нравственной значительности», присущей Лермонтову. А в беседе с Г. А. Русановым в 1883 г. великий писатель с горечью и даже с какой-то обидой выдавил из себя: «Вот кого жаль, что рано так умер! Какие силы были у этого человека! Что бы сделать он мог! Он начал сразу, как власть имеющий. У него нет шуточек… шуточки не трудно писать, но каждое слово его было словом человека, власть имеющего»![67]