Лермонтов. Исследования и находки

Но самое важное даже не в этом. Мы снова — и в который раз — убеждаемся, что живописные пейзажи Лермонтова и снятые им с натуры рисунки связаны с его литературными замыслами и, не являясь прямыми иллюстрациями к текстам, соседствуют со страницами его поэм, стихотворений и «Героя нашего времени» — в данном случае с теми эпизодами «Княжны Мери», действие которых происходит на Академической галерее и в гроте. И это, пожалуй, самое важное из того, что дает нам неизвестный лермонтовский рисунок, оказавшийся в начале 20-х годов в Швеции, в издательстве «Северные огни».

Дар медсестры Немковой

1

Нашелся еще один старинный альбом — маленький, в картонном переплете, с изъеденным кожаным корешком. В нем две стихотворные строки, вписанные рукой Лермонтова…

Исследуя путь этих строк, мы вспомним имя вдохновительницы лермонтовских стихов, и брата ее — любимого друга Лермонтова, и московского студента, с которым Лермонтов пострадал за участие в университетской истории, и отца студента — московского сенатора и кавалера. Тут мелькнут имена фрейлин и кавалерственных дам, убитого народовольцами шефа жандармов, генерал-майора царской свиты, нижегородских мастеровых, кашинских монахинь, столичных поэтов и публицистов и, наконец, скромной медицинской сестры из города Серпухова.

От нее и пришел к нам этот альбомчик при обстоятельствах, которые еще несколько лет назад, может быть, показались бы необычными, а сейчас кажутся достойными уважения, но удивления не вызывают.

Поведу речь сначала.

25 сентября 1960 года в Москву, в редакцию «Последних известий по радио» приехала немолодая женщина и, обратившись к сотруднику редакции Юрию Гальперину, пояснила, что хочет передать в один из музеев страны альбом с автографом Лермонтова.

Гальперин позвонил мне. Я приехал.

Зовут эту женщину Анной Сергеевной Немковой. Долгие годы она работала медицинской сестрой, потом вышла на пенсию.

Она привезла альбомчик, хранившийся в ее семье едва ли не целый век. На одном из листков почерком Лермонтова торопливо вписаны две стихотворные строки из его «Думы». Внизу подпись — «Лерм» и характерный для него росчерк. И часто встречающаяся в его тетрадях концовка, отчасти напоминающая прописную, наскоро писанную букву «Д». Чернила выцвели и порыжели. Странички альбома раздерганы и покрыты желтыми пятнами.

В альбоме 21 листок. Девять — чистых. На остальных — записи, сделанные разными почерками. Среди этих записей несколько стихотворений Лермонтова: «Молитва» («Я, матерь божия, ныне с молитвою…»), вписанная кем-то из носителей фамилии князей Шахонских, юношеская эпиграмма Лермонтова «Избави бог от летних мушек», подписанная «Incognito», и четыре строки из Байрона «В альбом» («Как одинокая гробница…»), внесенная в альбом Николаем Губаревым в июле 1855 года.

Итак, на четырех из двенадцати заполненных листков воспроизведены тексты Лермонтова. Это невольно обращает внимание, потому что стихотворений других известных поэтов в альбоме нет: только безыменно-комплиментарные посвящения да французское четверостишие, подписанное, судя по инициалу, другим представителем семьи Шахонских.

Все эти записи не представляют никакого интереса и не отличаются от обычных посвящений в домашних альбомах молодых девиц середины XIX столетия.

Перечисляя записи, мы обошли только первую страницу альбома, на которой каллиграфически выведено:

Напрасно, Варенька, ты просишь
Меня в альбоме написать.
Если любишь — в сердце носишь,
А книгу можно потерять.

Софья Лопухина

Лермонтов… Варенька… Лопухина…

Вы уже готовы решить, что альбом принадлежал Варваре Александровне Лопухиной, которую Лермонтов любил до последнего часа. И строки из «Думы» вписал в альбом для нее…

Не будем торопиться, однако, и послушаем Анну Сергеевну Немкову.

2

«Моя бабушка, Александра Дмитриевна Миклютина, — рассказывает Анна Сергеевна, — пережила драму: муж заболел в Нижнем Новгороде холерой и умер, оставив ее двадцати двух лет с двумя дочерьми — Прасковьей и Александрой. Своего дома не было — жила у деверя. Не имея своих детей, он жалел ребятишек и мою бабушку, но жену его раздражало это, она подсылала к бабушке женихов. Жить в кабале стало невыносимо. Она обратилась за помощью к княжнам Оболенским, Варваре и Софье — бабушка познакомилась с ними в Рыбинске.

У Оболенских было семейное горе: жених старшей посватался к младшей. И обе они надели на себя черные рясы и ушли в Кашинский монастырь. Сперва старшая, потом — младшая.

Эти сестры Оболенские приняли участие в бабушкиной судьбе, уговорили ее пойти в монастырь, а детей отдать в монастырскую школу. Игуменьей в монастыре была Мезенцева.

Монастырская жизнь не нравилась бабушке, но она все терпела ради детей. При монастыре была школа для неграмотных монахинь. Там же обучались моя тетка и мама. Оболенские преподавали музыку, рисование и иностранные языки.