— Чем кончится судьба Мартынова и двух секундантов? — спросил я одного знакомого.
— Да ведь царь сказал «туда ему и дорога», узнав о смерти Лермонтова, которого не любил, и, я думаю, эти слова послужат к облегчению судьбы их, — отвечал он мне.
Теперь другой вопрос, как поступить с убийцей нашей славы, нашей народной гордости, нашего Лермонтова... тем более что он русский... нет, он не русский после этого, он не достоин этого священного имени...
Если случится, что двое на назначенное место выедут, и один против другого шпаги обнажат, то Мы повелеваем таковых, хотя никто из оных уязвлен или умерщвлен не будет, без всякой милости, такожде и секундантов или свидетелей, на которых докажут, смертию казнить и оных пожитки описать... Ежели же биться начнут, и в том бою убиты или ранены будут, то как живые, так и мертвые повешены да будут. (Это положение действовало в полной мере на всем протяжении XIX века, например, Пушкин, Данзас и Дантес, согласно ему, были первоначально приговорены к повешению. —
Мартынов осужден, говорят, на ужаснейшее наказание. Лишение чинов и дворянства и несколько десятков лет ссылки в отдаленную крепость на тягостные работы. Его сперва хотели было судить военным судом. Говорят, что Лермонтов себе слишком много позволял оскорблять и насмехаться над всеми, им все недовольны.
Август 1841 г.
Цит. по:
Когда Мартынова перевели на гауптвахту, которая была тогда у бульвара, то ему позволено было выходить вечером в сопровождении солдата подышать чистым воздухом, и вот мы однажды, гуляя на бульваре, встретили нечаянно Мартынова. Это было уже осенью, его белая черкеска, черный бархатный бешмет с малиновой подкладкой произвели на нас неприятное впечатление. Я не скоро могла заговорить с ним, а сестра Надя положительно не могла преодолеть страха (ей было тогда всего шестнадцать лет). Васильчикову и Глебову заменили гауптвахту домашним арестом, а потом и совсем всех троих освободили; тогда они бывали у нас каждый день до окончания следствия и выезда из Пятигорска. Старательно мы все избегали произнести имя Лермонтова, чтобы не возбудить в Мартынове неприятного воспоминания о горестном событии.
Военно-судное дело о дуэли Лермонтова закончилось тем, что Мартынов, Глебов и кн. Васильчиков, были признаны виновными (первый — в произведении дуэли и убийстве на ней, а последние — в том, что не донесли начальству о намерении дуэлянтов и были секундантами) и приговорены все трое к лишению чинов и прав состояния. Но командир отдельного Кавказского корпуса, принимая во внимание молодость и прежние выдающиеся заслуги подсудимых, полагал со своей стороны: Мартынова, лишив чинов и орденов, записать в солдаты до выслуги; князя Васильчикова выдержать еще в крепости один месяц, а Глебова — перевесть из гвардии в армию тем же чином.
Дело было представлено на Высочайшее усмотрение и 3 января 1842 г. последовала такая конфирмация: «Майора Мартынова посадить в крепость на гауптвахту на три месяца и предать церковному покаянию, а титулярного советника князя Васильчикова и корнета Глебова простить, первого во внимание к заслугам отца, а второго по уважению полученной им в сражении тяжелой раны».
И в самом деле, в то время, когда дуэли так строго преследовались, с убийцей и секундантами обошлись довольно снисходительно. Секундантам зачли в наказание продолжительное содержание под арестом и велели обойти чином, а Мартынова послали в Киев на покаяние на двенадцать лет. Но он там скоро женился на прехорошенькой польке и поселился в своем собственном доме в Москве.
На сообщение полковника Трескина об обстоятельствах дуэли и смерти Лермонтова гр. Пав. Христоф. Граббе отвечал ему: «Несчастная судьба нас, русских. Только явится между нами человек с талантом — десять пошляков преследуют его до смерти. Что касается его убийцы, пусть на место всякой кары он продолжает носить свой шутовский костюм».
Ничего не умею тебе сказать нового о водах и водяном обществе. Дом Верзилиных процветает по-прежнему. Эмилия все так же хороша и дурна. Дома Ребровы стоят на том же месте. В гостинице в окошках стекла вставлены. По вечерам играет музыка. Вот и все...
30 июля 1841 г.