Лермонтов в жизни

Эта-то пустота окружающей его светской среды, эта ничтожность людей, с которыми ему пришлось жить и знаться, и наложило на всю поэзию и прозу Лермонтова печальный оттенок тоски бессознательной и бесплодной: он печально глядел «на толпу этой угрюмой молодежи», которая действительно прошла бесследно, как и предсказывал поэт, и ныне, достигнув зрелого возраста, дала отечеству так мало полезных деятелей: «ему некому было руку подать в минуту душевной невзгоды», и, когда в невольных ссылках и странствованиях удавалось ему встречать людей другого закала, вроде Одоевского (поэт-декабрист Александр Иванович Одоевский, – Е. Г.) ,он изливал свою собственную грусть в души людей другого поколения, других времен. С ними он действительно сходился, их глубоко уважал, и один из них, еще ныне живущий, М. А. Назимов мог бы засвидетельствовать, с каким потрясающим юмором он описывал ему, выходцу из Сибири, ничтожество того поколения, к которому принадлежал.

А. И. Васильчиков 1

Спешу подтвердить истину этого показания. Действительно, так не раз высказывался Лермонтов мне самому и другим, ему близким, в моем присутствии. В сарказмах его слышалась скорбь души, возмущенной пошлостью современной ему великосветской жизни и страхом неизбежного влияния этой пошлости на прочие слои общества. Это чувство души его отразилось на многих его стихотворениях, которые останутся живыми памятниками приниженности нравственного уровня той эпохи.

М. А. Назимов.Письмо редактору газеты «Голос».

СПб., 1875. № 56. 25 февр.

На переписку был он ленив, и хотя, соприкасаясь (со) всем кругом столичного и провинциального общества, имел множество знакомых, но во всех сношениях с ними держал себя скорее наблюдателем, чем действующим лицом, за что многие считали его человеком без сердца.

А. В. Дружинин. С. 630

Сердце у Лермонтова было доброе, первые порывы всегда благородны, но непонятная страсть казаться хуже, чем он был, старание изо всякого слова, изо всякого движения извлечь сюжет для описания, а главное, стремление прослыть «героем, которого трудно было бы забыть», почти всегда заставляли его пожертвовать эффекту лучшими сторонами своего сердца.

Е. А. Сушкова-Хвостова.С. 24

Одаренный от природы блестящими способностями и редким умом, Лермонтов любил преимущественно проявлять свой ум, свою находчивость в насмешках над окружающей его средою и колкими, часто меткими остротами, оскорблял иногда людей, достойных полного внимания и уважения.

С таким характером, с такими наклонностями, с такой разнузданностью он вступил в жизнь и, понятно, тотчас же нашел себе множество врагов.

И. А. Арсеньев. С. 353

Первые мгновения присутствие этого человека было мне неприятно, я чувствовал, что он наделен большой проницательной силой и читает в моем уме, и в то же время я понимал, что эта сила происходит лишь из простого любопытства, лишенного всякого участия, и потому чувствовать себя поддавшимся, ему было унизительно.

Ю. Ф. Самарин – И. С. Гагарину.

19 июля 1841 г.

Новое слово. 1894. № 2. С. 59

При людях, мало знакомых или несимпатичных ему, Лермонтов бывал чрезвычайно неоткровенен, и тогда смех его имел что-то неестественное и потому неприятное. Но неоткровенность и неискренность не синонимы, а это часто смешивают.

П. А. Висковатов. С. 204

Лермонтов просиживал у меня по целым вечерам, живая и остроумная беседа его всегда увлекательна, анекдоты сыпались, но громкий и пронзительный его смех был неприятен для слуха, как бывало и у Хомякова, с которым во многом имел он сходство, не один раз я просил и того и другого «смеяться проще».

А. Н. Муравьев.С. 29

Преглупое состояние человека то, когда он принужден занимать себя, чтоб жить, как занимали некогда придворные старых королей, быть своим шутом!.. Как после этого не презирать себя, не потерять доверенность, которую имел к душе своей…

Лермонтов – С. А. Бахметевой.

Петербург, начало августа 1832 г.

Я, как свидетель дуэли и друг покойного поэта, не смею судить так утвердительно, как посторонние рассказчики и незнакомцы, и не считаю нужным ни для славы Лермонтова, ни для назидания потомства обвинять кого-либо в преждевременной его смерти. Этот печальный итог был почти неизбежен при строптивом, беспокойном его нраве и при том непомерном самолюбии или преувеличенном чувстве чести, которое удерживало его от всякого шага к примирению… Итак, отдавая полную справедливость внутренним побуждениям, которые внушали Лермонтову глубокое отвращение от современного общества, нельзя, однако, не сознаваться, что это настроение его ума и чувств было невыносимо для людей, которых он избрал целью своих придирок и колкостей, без всякой видимой причины, а просто как предмет, над которым он изощрял свою наблюдательность.

А. И. Васильчиков 1