«А ведь до восьми вечера еще много времени», — это последняя мысль Леся о сегодняшнем поручении. Трагедия любимого друга поглотила его целиком.
Уже после одиннадцати усталый кельнер в баре «Arnica» попросил освободить помещение двух последних гостей, демонстрирующих очень разный подход к жизни. Один из них обливался на дружеской груди горючими слезами, а второй, сжимая в объятиях заплаканного приятеля, выкрикивал попеременно удалые либо назидательные максимы: «Все нипочем! Главное, живы!.. В штыки!.. Эх, птичка улетела!.. Нелюди!..»
Чем доказал здравый смысл: ведь и в самом деле, если что и улетает, то скорее птичка, а не люди.
Опытный таксист, не пускаясь в излишние споры, сразу установил цель поездки, посмотрев в паспорт заплаканного пассажира. Затруднение, правда, вышло с возвращением паспорта — заплаканный пассажир ни за какие сокровища в мире не соглашался взять его обратно, но таксист и с этим сладил, засунув документ в карман пальто упрямого владельца. Чувствительный шофер уговаривал и второго пассажира продолжить поездку, дабы в целости доставить его домой, но тот категорически отказался: дескать, важные дела в центре и некогда заниматься пустяками. Таксист оглянулся на друзей, не очень-то уверенно шагающих к ближайшим воротам, махнул рукой и включил первую скорость.
Было уже далеко за полночь, когда, уложив наконец обиженного друга, Лесь удалился из его дома. Шел он по едва освещенной, перекопанной улице, распевая душевно и лихо:
И ограничивался лишь этой одной апострофой.
Пение то набирало мощь, то стихало, порой переходя в невнятное бормотание, а Лесь с огромным трудом сам выполнял приказ, отданный соколам.
Преодоление трудностей отвлекало все его внимание, и поэтому он не удосужился заметить другую сторону улицы — ровную и вполне удобную. Он брел спотыкаясь по глинистым ухабам, пока, наконец, не осилил последнюю яму и не почувствовал твердую землю под ногами. Поднял голову и помертвел: песнь о соколах замерла на губах, он только успел пробормотать:
— …горы — долы…
Не очень далеко от него стоял прекрасно освещенный двумя фонарями розовый слон.
Лицо у Леся передернулось паническим страхом. Он более или менее помнил, как провел всю вторую половину дня и вечер. И вдруг понял: вот оно, прихватило… Галлюцинации! Delirium tremens![6] И не какие-то там паучки, кролики, летучие мыши, а сразу слон!.. И к тому же какой?! Розовый!!!
Лесь надолго зажмурился, потом осторожно разомкнул веки. Слон стоял. Лесь снова зажмурился, снова поглядел…
— Сгинь, сгинь! — От ужаса он едва переводил дыхание. — Брысь! Брысь!
В ответ на заклятье началось нечто страшное. Откуда-то из темноты раздались тихие звуки чарльстона. Слон пошевелил ушами, поднял хобот и, переступая с ноги на ногу, самым очевиднейшим образом начал танцевать!..
Это уже было чересчур. В алкогольном тумане вдруг проступило детское воспоминание: Слон! Розовый поросеночек! Ловушка для охохо-нюшки!.. Слоняки! Слоники!
— Слоняки!!! — взревел он.
Повернулся и рванул в паническом бегстве, издавая время от времени дикие вопли:
— Слоняки!!! Слоняки!!!
Чудом пролетел Лесь всю перекопанную улицу, но в самом конце споткнулся и рухнул в объятия встревоженного странным криком милиционера.
— Слоняки!.. — рявкнул Лесь в последний раз.
— Что это с вами? — удивился милиционер, за свою жизнь он наслушался немало пьяных воплей, а такого еще не слышал. — В чем дело?
Лесь при виде милицейской формы немного очухался, хотя лицо все еще было искажено суеверным страхом. В голове пронеслось кошмаром: если сообщат о горячке, дело труба, в момент сунут в больницу для алкоголиков. Никакой горячки в помине!
— Нету слона! — убеждал он представителя власти. — Нету слона! И все тут!!!
— То есть как это? — забеспокоился милиционер, всего час назад обошедший только что приехавший цирк, который уже оборудовал шапито. — Как это нету? Уже украли?
— Украли! — быстро согласился Лесь — ему была безразлична судьба ужасной галлюцинации, украли — тем лучше, лишь бы отвертеться.
— Украли! Нету и нету!!! — подтвердил он вдохновенно — его тон и выражение лица убедили милиционера в невероятной краже слона из цирка. К тому же, пока он обходил шапито и повозки, там царила полная суматоха, а слонов отвели куда-то в сторону.
— Идите со мной! — занервничал он, побежал по ямам и ухабам, игнорируя другую, нераскопанную сторону улицы, и потащил за собой слабо упиравшегося Леся.
Спотыкаясь, прыгая через ямы, Лесь подумал, что представитель власти, по-видимому, домогается от него доказательств отсутствия галлюцинаций. Он перестал упираться и ревностно побежал рядом.
Они примчались к углу дома и остановились, словно вкопанные. Точнее, милиционер остановился, словно вкопанный, а Лесь, у которого ноги вкопались, а все остальное неслось вперед, склонился ниц и ткнулся руками в глину.
Розовый морок стоял в свете двух фонарей и неона над магазином, спокойно помахивая ушами.