Les Arcanes. Ole Lukoie (СИ)

Lily Kershaw – Maybe

Ночь опускалась, словно занавес, застилая черной тканью. Звезды одна за другой засияли на небе, как новогодняя гирлянда. Мягкий ночной ветер шумел в звенящей тишине, прячась в траву. Луна куталась в тяжелые облака, скрывая свой холодный свет.

Сквозь плотную непроглядную ночь прорывался свет керосинового фонаря, зажатого в руке. Он разбрасывал по траве дрожащий свет сотен звезд и далеких галактик, которые отражали души. Сияние сотен чужих жизней освещало всаднику путь сквозь темноту ночи.

Конь, неспешно перебирая копытами, вышагивал по траве, неся на себе всадника, словно тяжесть всего мира. Всадник был укутан в черный, как ночное небо, плащ, под которым глухо позванивали доспехи. Рука в тяжелой железной перчатке удобнее перехватила тонкую ручку фонаря. Конь остановился, неуверенно переступая копытами по мягкой траве.

— Ты снова здесь? — голос всадника был глубоким, обволакивающим как мед. — Разве у тебя нет других дел?

— Больше нет, — спокойно произнес Оле, пряча руки в карманы штанов, — я ведь отстранен. А у тебя? Неужели люди вдруг перестали умирать?

— Люди никогда не перестанут умирать, — всадник бережно прикрепил фонарь к седлу, — таков их человеческий удел.

— Тогда почему ты здесь?

— Нет, — всадник еле мотнул головой, — почему ты снова здесь?

— А почему нет? — пожал плечами Оле-Лукойе.

— Мне казалось, мы ясно дали понять, что этого делать не стоит, но ты опять пренебрег нашими словами. Ты перешел черту. Не думай, что в этот раз у тебя выйдет отделаться легким испугом.

— Кто знает, — пренебрежительно бросил молодой человек, — я готов к любому исходу. С самого начала был готов.

— Полагаю, это значит, что ты снова проигнорируешь запрет, так?

— Я просто попрощаюсь с ним.

— Он все равно об этом не вспомнит.

— Тогда хуже уже не будет, так? — Оле-Лукойе повернул голову к всаднику, наклоняя её, и лукаво улыбнулся.

— Лучше приведи себя в порядок перед судом.

— А чем тебе мой теперешний вид не нравится?

— Ты выглядишь как жиголо, — всадник недовольно скривил губы. — Никаких украшений. Избавься от этих колец и браслетов. И переоденься. Ты не в увеселительное заведение идешь.

— Думаю, там тоже будет весело…

— Хватит! — оборвал его всадник. — Мы слишком долго и часто закрывали глаза на твое хамское поведение. Все надеялись, что твое подростковое бунтарство пройдет, но видимо зря! Не думай, что тебе все позволено, раз мы на что-то закрываем глаза.

— Мне казалось, что вы закрываете глаза на такие мелочи, потому что я хороший работник, разве нет?

— Он не мелочь! — голос всадника раскатом грома пронесся по округе. Конь взволнованно заржал, отступая на несколько шагов назад.

— Я говорил о своем внешнем виде, — вздохнул Оле, качнувшись с пятки на носок и обратно.

— На это мы можем закрыть глаза, — всадник качнул головой, разворачивая своего коня, — но не на него.

— Почему ты продолжаешь говорить о нем? — Оле-Лукойе развернулся вслед за уходящим в темноту всадником. — Какое это имеет значение сейчас? Сегодня все закончится. Вы просто сотрете ему память, как делаете это всегда. Какой тогда в этом смысл? Стараться удержать меня подальше от него всеми мыслимыми и немыслимыми способами, когда вы можете просто заставить его забыть обо мне!

— Мы не можем делать это постоянно! — оборвал его всадник, останавливая коня. — Ты прекрасно знаешь, что это крайний шаг, у которого есть свои последствия. Это не то, чем можно злоупотреблять! Стирание памяти всегда непредсказуемо. Мы не можем ручаться, что и в этот раз все пройдет так же гладко. Что если он потеряет часть важных воспоминаний из-за тебя?

— Тогда как на счет оставить воспоминания обо мне? Это не может быть настолько разрушительно, насколько вам кажется! Я всего лишь стараюсь поддержать его, дать ему то, чего вы его лишили! Если это преступление, я готов принять ответственность! — вскрикнул Оле, взмахивая руками и поджимая пальцы.

— Ты уверен, что делаешь это ради него, а не для себя? — тихо поинтересовался всадник.

Оле-Лукойе поджал губы. Это был тот вопрос, на который отвечать не было смысла, потому что ответ был очевиден. Он заключался в самом вопросе. В его подаче.

— Переоденься, — всадник перехватил поводья в железных перчатках, — и постарайся не опаздывать.

— Опоздать на собственную казнь? — усмехнулся Оле, отворачиваясь. — Не думаю, что это возможно. В конце концов, без меня не начнут.

Черный конь тихо фыркнул и направился по мягкой траве в сторону леса, темнеющего на горизонте. Оле-Лукойе передернул плечами, и двинулся к дому лишь тогда, когда всадник растворился в ночи. При нем у парня не хватило храбрости откровенно нарушать запрет.