Лес богов

В лагере приводили в исполнение смертные приговоры. Иногда — публично. Иногда — в строжайшей тайне. Порой надо было повесить сразу нескольких человек. Однако повешение — скучная процедура. В лагере была только одна виселица. На ней можно было вздернуть не более двух заключенных. Пока их повесят, пока снимут пока другим петлю затянут… Страшно скучно осужденным ждать своей очереди и начальству бедному скучно. В таких случаях прибегали к другому средству: двух-трех вздернут, а других расстреляют в затылок. Для расстрела в закрытом помещении отвели будку похожую на кабину переговорного пункта. В задней стенке будки проделали продолговатое отверстие. Смертника обычно встречал эсэсовец, одетый в белый халат врача. Он щупал для вида пульс прослушивал сердце и провожал в будку, предназначенную якобы для взвешивания и снятия мерки. Прижимал спиной к продолговатому отверстию, и пуля впивалась осужденному прямо в затылок. Вот такой вид казни Майеру доставлял особенное удовольствие и он предпочитал его повешению. Расстрел был его привилегией и любимым видом спорта.

Немцы-эсэсовцы считали такие убийства своей почетной обязанностью: еще бы — они искореняют врагов Третьей империи! Когда Майер из-за болезни вызванной чрезмерными возлияниями, или по каким-нибудь другим, не менее важным причинам не мог принять участия в экзекуциях, младшие эсэсовцы слезно умоляли его, чтобы он дал им возможность разрядить обоймы. Не каждому выпадало такое счастье, не каждого допускали к продолговатому отверстию. Только евреек сам Майер не расстреливал: они были для него слишком ничтожной мишенью, он их с удовольствием уступал низшим чинам.

Душа Майера была широка как море, и вмещала она всевозможную дрянь. Например в 1944 году в лагере была устроена рождественская елка. Арестанты притащили и украсили разноцветными лампочками большую ель. В первые дни рождества Майеру приспичило повесить двух заключенных. По его приказу рядом со сверкающей, ярко иллюминированной елью поставили виселицу, торжественно созвали и живописно выстроили всех узников. По случаю рождества на их глазах повесили осужденных… рядом с украшенной елкой. Елка сверкала всеми огнями. И блики падали на лица повешенных. Виселица с трупами так и простояла весь первый день праздника до самого вечера. Тонкий вкус был у Майера, ничего не скажешь!

Осенью 1944 года случилась еще более тягостная история. В один из вечеров надо было повесить или расстрелять тридцать поляков. Собрали их выстроили отдельно, около забора. Руки связали за спиной. Никто, разумеется, не посвятил их в тайну происходившего но они прекрасно понимали, куда их ведут и что с ними произойдет. Легко представить как они себя чувствовали, стоя у забора…

Сбившись в кучу они развязали друг другу руки, ибо были связаны самыми обыкновенными веревками. Как только их вывели за ворота они пустились наутек — кто куда. Стража открыла огонь из автоматов и пулеметов. Уложила всех, да еще с таком: охранники в придачу укокошили трех узников, спокойно лежавших в бараке на койках. Стены барака сделаны из тоненьких досок, а пуля-дура летит в потемках и фамилии не спрашивает…

Правда, не все беглецы были убиты наповал. Многие получили тяжелые ранения. И тут Майер нанес раненым прощальный визит чтобы самолично их прикончить. Найти несчастных поляков помогли служащие лагерного самоуправления — староста, начальники блоков, надсмотрщики…

За проявленную бдительность и рвение Майер подарил им бочку пива. Они в свою очередь сперли из мастерской DAW шесть литров политуры, изготовили ликер «шамар-лак», обобрали посылки заключенных, сперли сыр, колбасу, сало и устроили бал. Первый бал бандитов был санкционирован лагерными властями.

Для непривычных или слабонервных людей пирующие разбойники представляют чудовищное зрелище. Что же говорить о пиршестве бандитов-мастеров, бандитов-классиков в условиях концентрационного лагеря!

Из-за одного такого бала стоило попасть в Штутгоф — нигде в мире ни за какие деньги не увидишь такой чертовщины!

После бала Майер созвал всех заключенных и прочитал им наставление:

— Поляки дураки. Они бежали и были расстреляны все до одного. Что их гнало? Вы только не вздумайте чего доброго, последовать их примеру. Все равно никуда не денетесь. Не удерете. Всех уложим. В лагере же с вами ничего плохого не случится. Понятно, если возникнет необходимость, то я кого-нибудь из вас с удовольствием повешу. Но скажите сами, что тут особенного? А вообще я вам ничего дурного не сделаю, только бежать никому не советую…

И повесит. Что ж тут такого? Разве мало было повешено до сих пор? И ничего плохого с ними не случилось. Только и было, что повесили…

В конце концов когда-нибудь все равно придется умереть. Какая разница раньше или позже.

Святую простоту Майера можно было понять. Он был глубоко убежден что заключенные — не люди.

НАЧАЛЬНИК РАПОРТА