Лес богов

С такой же непримиримой горячностью отец с сыном отказывались от выполнения всяческих повинностей. Они соглашались только подметать то место, где проходит начальник блока. Все остальные работы служили по их мнению, кровопролитию и дьяволу. А они ни тому, ни другому служит не собирались. Война для них была еще омерзительнее дьявола.

Эсэсовцы не жалели сил на то, чтобы вышибить из них крамольную блажь. Но головы белорусов оказались особенно крепкими и не поддавались палочной агитации. Отец и сын не отрекались от своих убеждений. Сидят, бывало, надев шапки, в блоке и ни черта не делают. Эсэсовцам так и не удалось вбить им в головы любовь к труду.

Власти потеряли терпение и посадили отца и сына в бункер. Может, они облагоразумятся или сдохнут. Сидят упрямцы — не умирают. Блок или бункер какая разница? В карцере они получают хлеб и воду, но и в блоке ассортимент ничем не лучше. Супа методисты и там не ели: они подозревали, что в жиже есть кое-какие следы мяса. А мясной суп — грех великий. Сидят они себе в карцере, хлеб жуют, воду попивают — будто так и надо. И ничего с ними плохого не происходит. Даже не худеют. Как были одни кости, так и остались.

Торчат они в карцере неделю, торчат другую, торчат пятую, шестую… До каких пор они, черт возьми, будут там отсиживаться?

Власти снова потеряли терпение. Власти послали к ним для переговоров своего самого образованного и тонкого дипломата философа Клавана.

Клаван прежде всего приступил к обработке сына — может, он окажется более покладистым.

— Ну, — обратился Клаван к сыну. — Вы оба в бункере подохнете. Старику и сам бог велел, черт с ним. Но ты молод, тебе жить нужно. Образумься.

— Я хочу умереть, — неохотно буркнул методист-сын.

— Как так умереть? — удивился Клаван. — Глядишь, и девчонку какую-нибудь подцепишь… Женишься… Дождешься потомства. Разве жить плохо? Разве тебе не хотелось бы иметь жену?

— Нет, — ответствовал отпрыск методиста. — С такими разбойниками как ты и твои эсэсовцы, я жить не хочу, Мне стыдно жить с вами вместе, вот что. Клаван, как собачонка, поджал хвост и направился к Майеру с докладом. Его дипломатическая миссия закончилась полным провалом.

Однажды упрямых белорусов вывели из карцера на прогулку. Разрешили им на солнышке погреться. Как-никак, в бункере холодно. По дороге завели их в собачье царство. Там, как нарочно, спустили с цепи нескольких волкодавов и их знаменитого кудлатого предводителя.

Собаки заворчали, ощетинились, оскалились, бросились с лаем к белорусам. Подбежали, обнюхали их, подняли морды, оглядели небритые скулы гродненских граждан и завиляли хвостами.

— Не-е-е-т, вегетарианского мяса мы есть не будем — решили псы и побежали по своим собачьим делам.

Борьба с несгибаемыми сектантами кончилась полным поражением начальства.

Ни в бункере они не сдыхают, ни собаки их не дерут…

Вернули белорусов в блок — пусть сидят себе на здоровье. Их больше не принуждали ни к каким работам.

Сектантам разрешили разговаривать с эсэсовцами в шапках и даже сидя. Начальство вывесило белый флаг — безоговорочно капитулировало. Через несколько недель методистов отправили в Бухенвальдский лагерь.

Собаки понесли значительно больший урон, чем гродненские граждане. Собачий авторитет в лагере был подорван до основания. Все им показывали языки. Разочарованные власти уменьшили своим духовным сподвижникам порцию мяса и вместо пирожков выдавали какую-то противную жидкую кашу. И представьте себе, на нее даже вора не нашлось.

Власти отстранили собак от занимаемых должностей. Их больше не посылали в погоню за беглецами. Собачьи функции стали выполнять начальники блоков, шрейберы, свора надсмотрщиков. Они вполне соответствовали своему назначению.

— Шлеп-шлеп-шлеп! — рыскала по лагерю двуногая сволочь.

Рыскали, шныряли, принюхивались. А стоило им напасть на след спрятавшегося, перепуганного беглеца, они разрывали его в клочья не хуже, чем их предшественники — четвероногие банкроты.

ПОТОМКИ ВИКИНГОВ

Осенью 1943 года в трех километрах от Штутгофа вырос новый лагерь. По размерам он значительно уступал старому. Новая стройка получила название Germanenlager Мы ломали себе голову, какие же германцы поселятся в нем. В нашем лагере отбывали заключение и немцы, и голландцы, и шведы, и норвежцы и американцы, и англичане — казалось, все они были представителями германской расы. Может быть, на свете существует еще одна неизвестная ветвь ее — самая чистая, самая породистая, не терпящая никаких примесей?

К Новому году германский лагерь был совершенно готов, но все еще пустовал. Только к конце марта 1944 года сюда доставили первых обитателей 265 норвежских полицейских.

Все они приехали в штатском. Новоселы фактически были разными высокопоставленными полицейскими чиновниками. Многие из них имели высшее образование, некоторые оказались даже профессорами университета. Были они все высокие, атлетического сложения, красивые, прекрасно воспитанные и весьма любезные.