Лес Мифаго. Лавондисс

Пустой сломанный труп прошел мимо Таллис, идя прямо через огонь; призрак кружился над полупрозрачным образом воина и волок его через листву, хотя душа Дженвала стремилась обратно в лесной лагерь.

Только железная хватка Скатаха помешала Таллис последовать за Дженвалом в лес, попытаться привести его назад. Не произнося ни одного слова, она сопротивлялась Скатаху, пыталась вырваться.

– Он ушел, – прошептал Скатах. – Мы потеряли его…

«Моя потеря больше, чем ты думаешь, – тогда горько подумала Таллис, – но это знание я сохраню для себя».

И только сейчас в длинном доме она сообразила, что Скатах полностью понимал ту особую боль, которую она чувствовала.

– Мне было больно терять их всех, – продолжал Скатах. – Трое из них, Дженвал, Курундолок и Гвиллос, были со мной, когда я проник в запретный мир и нашел в руинах святыню.

– Оук Лодж, – выдохнул Уинн-Джонс и повторил имя, как если бы смаковал название места, которое он когда-то хорошо знал. – Ты сказал руины. Значит, там никто не живет…

– Заросшие лесом. Деревья вошли во все части дома. И лес никогда не выйдет оттуда. Но я нашел дневник. Я прочитал его, как ты и просил, хотя из-за дождя часть магии расплылась. Было трудно понять символы. Сбивало с толку.

– Там говорилось что-нибудь о моем уходе… в лес?

Скатах кивнул:

– Да. Там написано, что ты обнаружил оолериннен. И тобой завладела мысль открыть ворота в сердце леса. В один прекрасный день ты вернулся, пахнувший снегом и очень замерзший. Неделю спустя ты ушел в мир зимы и больше не возвращался.

На какое-то мгновение воцарилась тишина. Потом Уинн-Джонс слабо вздохнул. Он рассеянно поглядел внутрь дома. Таллис слегка наклонилась вперед, чтобы увидеть его, но он ее не заметил.

– Я проник внутрь, – прошептал он, – к собственному изумлению. Это была зона дуб-боярышник, рядом со Святилищем Лошади. Мы очень тщательно исследовали эту зону и составили карту лей-матрицы. Дуб и калина всегда порождают могущественные зоны генезиса, а дуб-калина – основная зона для мифаго из очень древних времен. Многие из них больше животные, чем люди. Но для меня оолериннен стал ловушкой. Я прошел по нему и не смог вернуться…

Скатах опять заставил отца замолчать, поднеся к его губам кувшин с холодной водой, чтобы тот мог напиться. Уинн-Джонс вздохнул, и его рука, схватив запястье сына, задрожала как нелетающая птица, неожиданно нашедшая новый, более надежный насест на сильной руке.

– А как Хаксли? Что с моим другом, Джорджем? Что со старым магом?

– Его жена умерла. Он создал мифаго девушки и влюбился в нее. Его старший сын пришел домой с великой войны…

– Как ее звали? Эту девушку?

– Гуивеннет.

– Из какого она времени?

Скатах задумчиво опустил голову:

– Лесная принцесса бриттов. Я думаю, что прочитал именно это.

Уинн-Джонс затрясся. Таллис подумала, что его корчит от боли, но он просто смеялся.

– Самый спокойный человек, которого я знал… породил самую дикую женщину… саму Виндогениту… Джиневру… – проскрипел он и еще какое-то время смеялся, потом расслабился.

– Насколько я понял, – продолжал Скатах, – отец и старший сын стали соперниками…

– Предсказуемо.

– И это все. Никакого разрешения. Никакого последнего абзаца. Я не знаю, что произошло потом.

Наступила тишина. Какое-то время ее нарушало только тяжелое дыхание старика, болезненное и затрудненное. Потом он спросил:

– А ты? Ты сумел отойти от края леса?

– Только на день ходьбы, – ответил Скатах. – Потом ужасная боль в голове, головокружение и беспричинный страх. Даже в полдень мир казался темным. Я видел только тени деревьев, голые, как обнаженный камень, а за деревьями – призраков, которые издевались надо мной. Мне пришлось вернуться к святыне. И все-таки я провел год в этой стране теней. Я переодевался в одежду местных. Работал на ферме. Помогал строить один из их домов. И мне платили монетами. Я спрашивал о тебе и о Хаксли, но ничего не узнал. Потом, когда я вернулся к святилищу – в Оук Лодж, – я понял, что дочка Китонов установила со мной связь.

– Позже, – сказал старик. – Расскажи мне об Энни… моей дочери. Ты сумел увидеть ее?

– Нет, но говорил с ней по телефону. С большого расстояния. Она все еще живет в Оксфорде, как ты и думал. Я очень легко нашел способ позвонить ей. Я назвался и рассказал о себе; потом сказал, что ты состарился, но все еще хорошо себя чувствуешь, и живешь очень глубоко в лесу. Потом я рассказал о моей матери, Элефандиан, твоей жене, и хотел рассказать больше, но она закричала на меня и обозвала лжецом. Она очень разозлилась. Сказала, что я обманщик, что полиция схватит меня и отправит в лагерь для скотов, как дикое и опасное животное. Тогда я рассказал ей о мертвой змее, которую ты и она однажды нашли и о которой не знал никто. Как бы я узнал о ней, если бы не был твоим сыном? Но она перестала говорить и опустила трубку, не оставив тебе сообщения.

Скатах нежно потер запястье отца:

– Мне очень жаль. Очень-очень.

Старик разочарованно вздохнул и осторожно улегся на соломенный тюфяк.

– Не имеет значения… – прошептал он и закрыл глаза. Очень скоро он уснул.