— А, да!.. Долг службы! — многозначительно подняло его превосходительство кверху указательный палец и, шаркая ногами, потащилось за юным чиновником.
Одна роковая простыня натолкнула ищейку ревизора на все остальные упущения. Юный чиновник чуть не лазал под кровати в пылу ревизорского рвения. Он переворачивал каждый платок, каждую юбку, с его лица катился обильный пот. Самой блаженной минутой в этот день была для него та минута, когда он нашел недосмотры в связках белья, уже осмотренных Гроховым.
— Помилуйте, да вы совершенно поверхностно осматривали все это, — обратился он к Грохову.
Доктор тупо заморгал глазами.
— Я уверен, ваше превосходительство, что и в прошлые годы многое было недосмотрено, — обратился юный делец к генералу Свищову. — Вот-с эти простыни, эти юбочки…
— А, юбочки, — машинально пробормотал генерал. — Ну, покажите мне юбочки…
Молодой ревизор предупредительно исполнил желание генерала. Старик как-то особенно повертел перед собой поданную юбку и для чего-то опустил ее так, что ее пояс пришелся как раз у края его жилета.
— Коротки, — лаконически заметил генерал, заглядывая сверху на закрывавшую его немного пониже колен юбку.
— Это ведь детская, — заметил юный ревизор.
— А, да, детская!
Вероятно, ревизия никогда не кончилась бы, если бы юный ревизор не решился оставить генерала Свищова. Он, по-видимому, мысленно махнул рукой на старика и стал распоряжаться вполне самостоятельно. Он проюркнул в рабочую комнату, где были собраны воспитанницы, и тонко стал расспрашивать, довольны ли они пищей.
Дети молчали.
— Что же? Довольны? — спросил юный ревизор.
Молчание продолжалось. Девочки толкали одна другую в бок и жались, как стадо испуганных овец. Вдруг из толпы детей выступила вперед одна девочка и бойко проговорила:
— Мы недовольны.
— Да, недовольны, недовольны! — наперебой заговорила разные голоса.
— Говори же, что недовольны, — слышался чей-то громкий шепот. — Что же ты молчишь? — раздавалось в другом конце.
— Нам гнилой картофель дают… Маело горькое… Щи, как помои…
В эту минуту в рабочую комнату вошли Грохов и старый генерал, сопровождаемые властями приюта.
— И дети недовольны пищей, ваше превосходительство, — поспешно обратился к генералу юный чиновник. — Скажите хоть вы, что вам дают, — обратился он к бойкой девочке, заявившей прежде других неудовольствие.
Это была Попова, которую недавно хотели сечь за бунт.
— К сожалению, вы выбираете такую воспитанницу, которая недовольна мной за то, что я ее недавно наказала за дурное поведение, — вмешалась Зорина. — Я сама могу вам сказать, что пища детей, конечно, не походит на ту пищу, которую привыкли есть мы с вами. Но ведь на девять копеек нельзя покупать дичи.
— А тут дело-с не о дичи идет, — скороговоркой заговорил юный ревизор. — Если нельзя кормить на эти деньги, зачем же вы брались?.. Вы знали-с, что вам придется не на рубль, а на девять копеек кормить…
— Говорите его превосходительству, чем вы недовольны, — обратился он к Поповой.
— Да, да, говорите, милочка! — пробормотало его превосходительство, захватив тремя пальцами подбородок Поповой и впиваясь в ее смуглое личико своими заблестевшими глазами.
Попова раскраснелась и сбивчиво начала говорить. Когда дело дошло до того, как ее хотели наказать за жалобу на дурную пищу, Зубова не выдержала и вмешалась в разговор.
— Ее, ваше превосходительство, совсем не за то хотели наказать. Она, к сожалению, очень дурно себя ведет, — начала она задыхающимся голосом.
— Это неправда! — резко прозвучал голос Катерины Александровны.
Все обратили на нее глаза. Генерал, с не свойственной в его лета живостью, поднял дрожащей рукой к глазам лорнет и вперил взоры в молодую девушку.
— Ее хотели сечь именно за то, что она пожаловалась на дурную пищу. Она ведет себя отлично, — горячо продолжала Катерина Александровна, не обращая внимания на лорнирующего генерала. — Ее хотели сечь при всех.
— Как при всех?.. И при мужчинах? — широко открыл засверкавшие глаза генерал.
— Нет, при детях…
— А, ну да, ну да! — пробормотал старец. — Но это неприлично… неприлично…
— Так вы тоже сознаете, что в приюте дурно кормят? — спросил юный ревизор у Катерины Александровны, щуря глаза.
— Я сознаю, что здесь все дурно, — ответила она. — Хотя трудно сделать, чтобы здесь что-нибудь было хорошо при тех средствах, которые отпускаются на приют.
— Однако вы изволили молчать о том, что все идет здесь дурно, — колко заметил юный ревизор, решившийся не спускать никому и сразу выдвинуть себя в глазах высших лиц.
— Напротив того, я все уже объясняла несколько раз княгине Гиреевой.
— Ну, видите, видите, объясняли, — заступническим тоном проговорил генерал.
— И ваши жалобы на начальницу остались без последствий? — спросил юный ревизор.
— Я жаловалась не на начальницу, — сухо ответила Катерина Александровна. — Начальница ничем не виновата, а я просто в разговорах с княгиней говорила, что приют не может содержаться на свои скудные средства.
Юного чиновника поразил холодный тон молодей девушки.
— Вы знакомы с княгиней?
— Да, я бываю у нее, — уклончиво ответила Катерина Александровна.