Лес за Гранью Мира (сборник)

«Муж ли ты, дева ли? Кто идёт сквозь высокую рожь?
Рубаха твоя коротка, но щёки твои нежны.
Ты ищешь кого-то? Кто ты? Куда ты идёшь?
Тебя обдувает ветер, ждущий восхода луны.

Вот ярко светит луна. Платье длиннее – смотри,

Там, где орешник, девушка ждёт. Кого? Не меня?…
Ладони её грубы, но поцелуй руки,
Нежнее, чем лёгкий дождь, чем рождение дня.

Ты стоишь босиком на дощатом полу в мерцании свеч.

Прелестны ноги твои, но как же они смуглы!
Быть может, в конце июня журчащую речь
Ручья с весёлыми косарями слушала ты?»

«Ладони мои держали серп, потому и грубы.

Солнце палит нещадно в середине летнего дня.
Спал ты тогда, ты спал под ветвями липы. Они
Скрывали в тени тебя и не укрыли меня.

Ступни мои смуглы. Там, где воздух, как мёд,

Вязкий от зноя, я на холме овечек пасла.
Но здесь, в лощине, здесь тень и ветер поёт.
Ты лежишь на коленях моих, голова твоя тяжела.

Друг мой, сядь ко мне ближе. Мне так легко, так тепло,

От поцелуев твоих, они жарче огня.
За леса и моря, без мольбы, без упрёков, без слов
Я пойду за тобой, пока, друг мой, стоит земля».

Монах выслушал его, хмурясь, словно ему не нравились слова этой песни, но он не считал возможным спросить Ральфа напрямую о том значении, которое юноша вкладывал в неё. А затем он вышел, оставив бусы на окне. Ральф же быстро оделся и только после этого подошёл к окну и взял в руки ожерелье. Он с любопытством осмотрел его с разных сторон, но забирать с собой не стал, а оставил там, где оно лежало, и вышел из комнаты. Он направился в передний двор, где нашёл оруженосца, который и помог Ральфу надеть доспехи.

Монах пришёл вновь, когда Ральф уже вставил ногу в стремя. Он улыбался и выглядел счастливым, как будто ничего не случилось. В руке он опять держал кубок, но теперь не предлагал его Ральфу, а лишь по-доброму кивнул ему и сказал:

– Ну вот, милорд, я вижу по Вашим глазам, что Вы очарованы творениями мира сего, а потому, и это случится непременно, придёт пора Вам разочароваться в них.

Тут Ральф не выдержал:

– Скажите, отец, а кто создал творения мира сего?

Монах покраснел, но ничего не ответил, и Ральф спросил снова:

– А в самом деле, неужели их мастер не умел создать ничего стоящего?

При этих словах монах нахмурился, но сразу же собрался и небрежно произнёс:

– Такие вещи слишком высоки, чтобы я или Вы, милорд, могли обсуждать их. Прислушайтесь к знающим людям, ведь здесь, в монастыре, есть те, кто испытал сей мир и нашёл его неполноценным.

Ральф улыбнулся, а затем сказал с расстановкой:

– Отец, а может быть, это мир испытал их и нашёл неполноценными? – После этих слов Ральф покраснел, но продолжил: – Говорите, все в монастыре отвергли мир? Кто же тогда так превосходно управляет землями? Кто тогда руководит всеми этими людьми? Неужто те, кто совсем не знаком с жизнью в миру?

– Достопочтенный сэр, – сурово ответил монах, – те, кто служит нам, служат Господу и Его слугам.

– Действительно, – отозвался Ральф, – так оно и есть, но будет ли Господь доволен таким слугой, которого дьявол отринул за его подлость?

Монах сначала нахмурился, но сразу улыбнулся, не сдержавшись:

– Сэр, Вы молоды, а мысли Ваши кажутся мне мыслями человека, умудрённого годами. Но в монастыре найдутся способные ответить Вам и на эти слова: монахи, знающие писания мудрых мужей из язычников и святых отцов. Они даже теперь готовят книги для писцов, чтобы те копировали их, – его голос смягчился, и он продолжил: – Милорд, мы будем рады видеть Вас здесь, но так как Вам нужно идти, да будете Вы благословенны в своём пути и дважды да будете благословенны, когда вернётесь к нам.

Тут Ральф вспомнил об обещании, данном пастухам, и, достав золотой из кошелька, сказал:

– Отец, я прошу тебя отслужить службу за пастухов с Холмов. Возьми эти деньги в качестве приношения.