Лэшер

Майкл опустился в кресло и закрыл глаза. Мягкая волна дремы подхватила его. Джулиен что-то рассказывал ему, но он не мог понять, что именно. Образ Мари-Клодетт, старой ведьмы с шестью пальцами, возник перед его глазами. Шесть пальцев на левой руке. У Роуан изумительно красивые руки. Красивые и сильные. Руки хирурга.

Что было бы, прислушайся она в свое время к просьбе Карлотты Мэйфейр? Как развивались бы события, поступи она так, как хотела ее мать? Что было бы, если бы она не вернулась домой?

Майкл резко стряхнул с себя дрему. Сиделка, бережно приподняв правую ногу Роуан, втирала в кожу лосьон. Кожа Роуан показалась Майклу невероятно тонкой и прозрачной.

— Это защитит ее кожу от пересыхания, — пояснила сиделка. — Необходимо втирать лосьон регулярно. Напоминайте об этом другим сиделкам. Я сделала запись в карте. Но вы все равно проследите за этим.

— Обязательно, — откликнулся Майкл.

— Наверняка она была очень красивой женщиной, — сокрушенно покачивая головой, заметила сиделка.

— Она и есть красивая женщина, — возразил Майкл.

В голосе его не было ни обиды, ни возмущения. Он просто констатировал истину.

Глава 32

Мужчина хотел сделать это опять. А Эмалет не хотелось прекращать танцевать. Здание было совершенно пустым; кроме них двоих, в этот вечер больше никто не пришел. И танцевать ей удавалось только во сне. Эмалет открыла глаза. Он лежал рядом. Музыка, которую она слышала во сне, по-прежнему играла. Но мужчина настойчиво требовал своего. Он снова хотел этого. Снова хотел снять с нее брюки и войти внутрь ее тела. Она ничего не имела против. Но она должна спешить в Новый Орлеан. Это в самом деле важно. Ого, уже совсем темно. Судя по всему, наступила поздняя ночь. Звезды висят так низко над раскинувшимся за окнами полем, над болотами, над шоссе, вдоль которого тянутся тусклые ночные фонари. Надо скорее идти.

— Давай же, детка.

— Я же сказала, мы не сможем сделать ребенка, — объяснила она, поражаясь его непонятливости. — Ничего не получится.

— Так это же здорово, лапочка. Если нам с тобой что-то совершенно не нужно, так это ребенок. Давай немного позабавимся, сладкая моя девочка. Может, лучше выключить музыку? Не хочешь выпить молочка? Я принес тебе прекрасного свежего молочка. Помнишь, ты сказала, что его любишь? Я и мороженого тебе принес.

— Вот это здорово, — довольно пробормотала Эмалет. — Сделай музыку потише.

Лишь после этого она смогла двигаться. Теперь музыка звучала едва слышно. И все же она пульсировала прямо в голове Эмалет, билась, трепетала там, словно играющая в пруду рыба. Музыка щекотала ей мозги, но не поглощала ее целиком.

Эмалет отвернула крышку большой пластиковой бутылки и принялась жадно пить. Какое чудесное молоко. Конечно, с материнским его не сравнить. Но все равно очень вкусное. Как жаль, что у матери больше не осталось ни капли молока. Ей так хотелось припасть к материнской груди. Так хотелось лежать в теплых объятиях и сосать, сосать… И за то время, что она провела вдали от матери, желание это не притупилось. Напротив, становилось все более острым. Когда Эмалет вспоминала о матери, она едва сдерживала слезы.

Но она высосала из материнской груди все молоко, до последней капли. Она выросла. Теперь она большая. И она покинула мать лишь потому, что не могла поступить иначе.

Хорошо бы те добрые коричневые люди нашли маму. Хорошо бы они похоронили ее как полагается. Может, они даже споют над ее могилой и украсят холмик цветами. Мама больше никогда не проснется. Мама больше никогда не заговорит. Ее грудь никогда не наполнится молоком. Мама отдала ей все, что могла.

Теперь мама мертва. Эмалет должна найти Майкла, должна исполнить мамину просьбу. Чувство любви и нежности овладело ею, когда она вспомнила о Майкле. Ведь его любила мама. А потом Эмалет отправится в Доннелейт. Может быть, отец уже ждет ее там?

Эмалет пила и пила. Мужчина смеялся, глядя на нее. Он опять повернул ручку приемника, сделав музыку громче. Бум, бум, бум. Эмалет выпустила из рук бутылку и вытерла губы. Ей пора идти.

— Пока, — сказала она.

— Погоди, лапочка. Куда ты так спешишь?

Он опустился рядом с ней, осторожно убрав подальше бутылку с остатками молока.

— Хочешь мороженого? Обычно те, кто любит молоко, обожают мороженое.

— Я никогда раньше его не пробовала, — призналась Эмалет.

— Неужели? Детка, тебе очень понравится, — пообещал мужчина, открывая пакет. Он принялся кормить Эмалет с маленькой белой ложечки. Да, этот новый вкус, такой восхитительно сладкий, еще больше напоминал вкус материнского молока. Упоительное воспоминание заставило Эмалет вздрогнуть. Она забрала у него картонную коробку и стала есть сама, довольно урча и напевая. Музыка и вкус мороженого сливались воедино. Они вновь поглотили весь мир. Эмалет попыталась стряхнуть наваждение. Она здесь, в маленьком домике посреди леса. Сидит на полу, а рядом с ней какой-то человек. Все танцоры уже ушли. Он хочет сделать с ней это. После того как он сделал это первый раз, на полу осталась кровь. Эмалет коснулась засохшего пятна.

— Он умер. Сразу умер.

— О чем ты, детка? Кто умер?