Леший

Потом он купил в дорогу бутылку водки, едва выехал на озеро, ополовинил её прямо из горлышка. Погода начинала портиться, подул сиверко, натоптанную дорогу стало переметать, но Олёха был уверен, что и в метель лошадь привезёт прямо домой. К ночи должны были успеть, не смотря на то, что после двадцатикилометрового перегона в город, конь притомился, и за то время, пока он ходил попроведывать своих ребятишек, отдохнуть, как следует, не успел.

Когда возница начал зябнуть, он допил остатки горькой и закутался в тулуп, тщательно подоткнув его со всех сторон. Лошадь без понуканий то резво бежала по накатанной колее, то переходила на шаг, чтобы перевести дыхание, и вскоре снова убыстряла шаг. Когда почти добрались до приёмного пункта, уже было видно освещенные окна стоящего на самом берегу дома, всегда такая осторожная лошадь вдруг решила спрямить дорогу и в самом устье впадающей в озеро реки ухнула в размытую быстрым течением полынью.

Её испуганное ржание услышали рабочие, паковавшие на завтра повозки с принятой рыбой, бросились на голос, рассупонили, ослабили хомут, оглобли сразу же сами выскользнули из ослабевших гужей. Впятером помогли лошади выбраться на лёд, а розвальни с крепко спящим возницей скрылись под заснеженной коркой.

Поскольку хоронить было некого, собрались люди в осиротевшей олёхиной избе, помянули мужика, погоревали о бесславной кончине и разошлись по домам. Девчонок взяли к себе Марина с Авдотьей, а к мальчонкам в детдом так больше никто и не приезжал.

Глава 12

Дурная примета

В доме пахло смертью. Это странное ощущение возникло у Лешего сразу же, едва переступил порог крохотной избушки Евстольи и встал у порога, почти доставая головой до низкого потемневшего от времени потолка. Но сама хозяйка выглядела бодро, поэтому Анемподист, привыкший доверять своему не подводившему за полвека охоты почти звериному чутью, отнёс на исходившие от горевшей перед иконами лампадки.

Анемподист впервые за всю свою долгую жизнь зашёл к богомолке, да и то лишь потому, что встретил накануне Аннушку.

– Заглянул бы ты, Анемподист Кенсоринович, к Евстолье, – попросила, встретив Лешего, Аннушка. – Надобность к тебе у её какая-то есть.

– Что за надобность такая? – с большим недоумением спросил Анемподист, потому что из всего населения Кьянды одна Евстолья его не сказать чтобы недолюбливала, но сторониться сторонилась. Даже на Спасов день или на Троицу, доведись встретиться на кладбище, в ответ на его пожелание доброго здоровьица она едва удосуживала в ответ легким полупоклоном.

Справедливости ради надо сказать, что и других-то она особо не привечала. Она была лет на пятнадцать старше Лешего, потому что он ещё пацанёнком бегал, когда Евстолья была на выданье. Только замуж так и не вышла. То ли сама не хотела, то ли не сватался к ней никто.

Помнится, и в молодости Евстолья не слыла красавицей, а теперь в возрасте далеко за девяносто и вовсе очень смахивала на Бабу Ягу из народной сказки. Ходила всегда в чёрном до пят одеянье, туго подвязавшись по самые глаза чёрным же платком. Ну, прям, монашка и монашка!

А она и вправду образ жизни вела монашеский. Родни у неё не было, поэтому жила одна-одинёшенька в крохотной, на одно подслеповато глядящее на дорогу окно избушки, невесть когда и кем построенной на краю деревни. В своём преклонном возрасте была ещё довольно шустрой, сама ходила в магазин, шастала в ближайший лес по грибы да по ягоды. По субботам после всех мылась в бане у Коноплёвых, там же стирала своё бельё и опосля аккуратно за собой прибиралась.

В домике у Евстольи бывали только Агриппина – мать Бори Коноплёва, больше известная в округе как Коноплиха, бабка Степанида – какая-то дальняя её родственница, да ещё Венька.

Он каждую весну колол бабке дрова на мелкие поленья, чтобы сподручнее было старушке носить их в дом из поленницы, укладывать которую вдоль задней стены избушки она тоже никому не доверяла.

Ну, звала, так звала. И прямо из магазина завернул Анемподист к Евстолье: может там и впрямь дело-то неотложное. Постучал в дверь погромче – вдруг плохо слышит старая, и тут же услышал звонкое:

– Да заходь, заходь! Я тибя уж в окно углядела, вижу, что ко мне с дороги завернул. Не стукнись тут, тесно у миня.

Анемподист у порога снял свою лохматую из енота шапку:

– Доброго здоровьица, Евстолья Михеевна!

– И тибе, Анемподист Кенсоринович, дай Бог не хворать!

Анемподист осмотрелся. Он слышал, что у бабки много икон, но никак не ожидал, чтобы ими были увешаны все стены. А три по левой стороне занимали пространство как раз от пола до потолка. В красном углу, освещая полутёмное помещение, робко колебался огонёк лампадки.

Анемподист уставился на неё с удивлением, потому что на Кьянде даже иконы-то были в домах редкостью, а лампадку он вообще не видал, пожалуй, с самого детства. Лики на образах от времени стали совсем закопченными, но глаза у всех святых были хорошо видны, и смотрели со всех сторон прямо на Лешего.