Леший

– У тебя что, других дел нету, кроме, как меня у леса ждать? Я же не могу точно сказать, когда обратно добираться буду. К тому же меня то Иван Михайлович подвозит, то Иван Степанович.

Хотел было Сашка сказать, что он в своей распирающей грудь любви и к ним тоже девушку ревновать может, но смолчал. А вот когда домой ночевать не вернулась, уже не стерпел. Устроил ей на другой день обидный допрос да с оскорблениями. А девка-то была детдомовская, за словом в карман не лезла, могла и отшить, как следует, тем более, что оскорблений никогда никому не сносила.

– А я тебе жена что ли? Перед каждым припадошным отчитываться должна? – вспылила девушка и выгнала ухажёра на улицу. А Сашка домой пришёл, мать как раз в хлеву корову доила, взял ружьё, достал патрон с пулей, зарядил, в бане закрылся, правый ботинок снял, ствол в рот вставил и нажал большим пальцем ноги на спусковой крючок.

Глава 24

Похмелье

Фёдор вышел на крыльцо, закинул руки за чугунно тяжелую голову, потянулся до хруста в суставах. После вчерашней окрошки на браге пучило, и чтобы хоть немного ослабить живот, Федор громко пёрнул. Ничего не подозревавший петух, с испугу подскочил, взлетел на покосившийся огород, который держался на честном слове да вымахавших чуть не с руку толщиной репейниках и неистово жгучей крапиве, вытянул шею и, снимая стресс, заорал во всю глотку. Его испуганный крик услышали петухи соседних домов, всполошились, что проспали очередной урочный час, и тоже во всю мочь загорланили, в который уже раз призывая утро.

Куры, деловито кудахтая, вереницей поспешили на лужайку перед крыльцом в ожидании завтрака.

– Да кыш вы, пернатые, – пнул Фёдор ближайшую квочку, и вся разнопёстрая стая россыпью разлетелась по сторонам, а испуганный петух снова загорланил во всю глотку, подавая пример остальным пеунам деревни.

– Твою мать! – беззлобно выругался Фёдор, присел на ступеньку, упёрся локтями в колени и ухватил обеими ладонями голову. Она просто разламывалась от боли. Но не смотря на дикое состояние и жуткий привкус во рту, будто закусывал помётом из курятника, Фёдор погрузился в воспоминания о вчерашнем. Сначала скосил Ваньке густую отаву луговине, выпили, потом отсоединил косилку, подцепил волокуши и привез Степану два стога сена. Или один?

– Блин, ни хрена не помню.... не... вроде два. Дарья выставила самогон. Епттать! А трактор-то где? – Фёдор через силу поднялся и с превеликим трудом дошёл до ворот. Трактор, приткнувшись радиатором в изгородь из полусгнивших жердей, был на месте. – Ну, слава богу! – И тут Фёдор вспомнил, как вся семья Богдановых провожала до трактора своего благодетеля, который привёз сено, как он не мог дотянуться ногой до высоко расположенной подножки своего «Беларуся», норовя опрокинуться навзничь, как его подталкивала в задницу жена Степана, чтобы втиснуть в узкую дверку кабины...

– Блии-ин! А вот в следующий раз я её где-нибудь так буду подталкивать за её пышную жопу, – устало соображал на эротическую тему Фёдор, потирая виски. Голова болела, хотелось выпить, но ещё сильнее хотелось отлить. Фёдор расстегнул ширинку, с превеликими трудностями отыскал скрюченный от ежедневных пьянок крантик, и мощная струя оросила брючину, потом рука хозяина направила струю в сторону, и она стала хлестать на буйно растущую у ворот крапиву.

Пока опорожнялся мочевой пузырь, к Федору постепенно возвращалось сознание. Вот блин! Может и правда говорят, что моча в голову ударяет? Ведь пока не отлил, не вспомнил, что в дальнем углу двора стоит за лопухами бидон с брагой. Поставил её тайком от Олены еще недели две назад, когда ездил с мужиками на моторке в район и по случаю прикупил там на рынке свежих дрожжей. На такой жаре, что стояла в последний месяц, брага не только могла добродить, но и скиснуть. И Фёдор отправился дегустировать, внимательно осмотревшись, чтобы не увидела тайник жена и не доглядела вездесущая соседка – бабка Нюриха. Эта старая карга, кажется, никогда не смыкала глаз и потому всегда и про всех знала всё.

Фёдор пригнулся, чтобы из-за густых зарослей крапивы его не было видно из окон Нюрихи, и крадучись начал пробираться за двор.

– Вот ёптать! У себя дома, как партизан должен по-пластунски ползать, – снова беззлобно подумал Фёдор, но сознание уже было занято предвкушением опохмелки. – Только бы Олёна не прознала, что у меня там тайник. Но ей, занятой тремя ребятишками да заботами по хозяйству, похоже, поисками Фёдоровых кладов заниматься было некогда.

Бидон стоял на месте. Фёдор откинул крышку, наклонился, и в нос так сильно ударило запахом настоявшейся браги, что мужик отшатнулся.

Вернулся к крыльцу, где на приступке лежал ковшик, которым Олена на днях дозировала навозную жижу, чтобы подкормить лук, сполоснул его в бочке с водой и стремительно помчался к бидону за опохмелкой.

Ковшик уже почти прозрачной браги боль с головы не снял, но зато тут же привнес хмельное расслабление. Фёдор сел прямо на крапиву, прислонился спиной к прохладному от ночной сырости бидону и блаженно вытянул ноги.

– Эх, вот она благодать...