Леший

Эта благодать у него почти не проходила все четыре года после женитьбы на районной красавице. Познакомился он с ней на совещании передовиков, где ему вручали грамоту за успехи на уборке урожая, а она, этакая жидконогая финтифлюшка, фоткала всех подряд. И его тоже ослепила вспышкой, а потом и своей красотой. А когда во время обильного застолья подошла к нему взять интервью, он совсем потерял голову – и от выпитого, и от журналистки. Ой, каким красавцем он тогда был! И потому не удивительно, что и Олена на него повелась. Чтобы не глушила разговор громкая музыка, они по безлюдному коридору отошли в какую-то дальнюю комнату Дома культуры, где она включила свой диктофон и стала задавать дурацкие вопросы про то, как ему удалось добиться таких высоких результатов, да не мечтает ли он стать лучшим комбайнером области, да кто у него родители, да есть ли девушка, и не хочется ли попробовать себя в роли хозяина земли – стать фермером.

Он, конечно, хотел! Но не фермером стать, а ее... Вот прямо тут, на диванчике в этой комнатушке, разложить да впиндюрить по самые не могу. И так ему этого захотелось, что не успела еще она выключить свой диктофон, как он сграбастал её в охапку и потащил к дивану. Она сопротивлялась, говорила что-то типа «Не надо...», но ему было надо, и он уже ничего не видел и не слышал. Завалил девушку на диван, задрал на ней коротенькую юбчонку, сдернул колготки вместе с узенькими трусиками, в один миг выпростал своего бойца и навалился всем телом на не ожидавшую такого окончания интервью корреспондентку. Она еще и опомниться-то не успела, как он опростался в неё, не задумываясь ни об ужасающем СПИДе, ни других болезнях, ни о возможных последствиях.

А они-то как раз и наступили. Когда через два месяца Фёдор, все это время фантазировавший о том, как он с корреспонденткой долго-долго (блин, придумается же – ведь он никогда дольше двух минут держаться не мог) занимается сексом на большой кровати с шелковыми простынями (видел как-то в кино), собрался-таки в район, а там нашел и редакцию, и саму Олену, она будто ушатом холодной воды его окатила: забеременела, говорит, после того изнасилования. Епттать! Час от часу не краше! Он и ляпнул: «Дык, это, выходи за меня замуж...»

Она и согласилась. И потому, что была беременна, и потому, что журналистика оказалась ей не по зубам, на что редактор уже не просто намекал, а открыто советовал искать другую работу. Например, в библиотеке.

А потом была деревенская свадьба, на которой невеста не переставала щебетать, какая в их деревне красота, какая необычайно удивительная природа, какие милые и сердечные люди. В давно пустовавшем доме, который достался им почти даром да и то в долг, она сразу же после свадьбы начала распоряжаться. А чё там распоряжаться? Едри мать, распорядительница! Сама ни дня в деревне не живала, а туда же – командовать. И заело Фёдора: мужик он или не мужик?! Один раз дома воспитательное с мордобитием мероприятие устроил, второй... Угомонил... Да толку-то? Она же ни хрена делать по дому не умела, ни хозяйством заняться, ни поесть вкусно приготовить, ни с русской печкой управиться, ни со скотом обрядиться. Да, главно, (!) и учиться-то этому не хотела. Призвание женщины, мол, в другом. Ну, Федор еще пару раз кулаком призвание женщины и её место в современном обществе указал... Но как была неумехой восторженной, так и осталась прихехе этакой. А тут еще дети один за другим, скандалы по любой мелочи, и Фёдор запил.

С долгами кое-как рассчитался, а вот покосившийся дом в порядок привести ни денег, ни желания не было, что только провоцировало новые и новые упреки совсем обабившейся красотки. Так и жили. Он с утра до вечера на работе, домой чуть живой заявляется, она с детьми занимается. Ладно, хоть корову доить научилась...

– Эх, житуха!

Фёдор потёр начинающий отходить затылок, помассировал пальцами виски с тугими набухшими венами. Взял ковшик, не таясь и глухо гремя по кромкам бидона, зачерпнул и одним махом влил в себя вонючую влагу. Стало совсем хорошо! Грустные мысли ушли на задний план, захотелось жить. Мужик почему-то вспомнил пухлую задницу Степановой жёнки, мысли тут же материлизовались в штанах, где почувствовалось шевеление.

Федор представил, как он хватает Дарью за её пышные ляжки, и его крантик начал превращаться в подобие того, с чем можно пойти по бабам. Но баб в такую рань можно было найти только в своей постели, и Фёдор, подцепив еще полковшика и закусив сорванными с грядки начинающими вянуть перьями семейного лука, понуро поплёлся в дом.

Олёна в широкой ночнушке спала, повернувшись к стене. Ребятишки с вечера, видно, боясь его пьяных разборок, ушли к бабушке, потому скрываться было не от кого. Федор приспустил провонявшие соляркой штаны, в которых не раздеваясь спал уже, поди, неделю, раздвинул жене ноги, помог себе рукой и стал быстро-быстро, по кроличьи, получать удовольствие.