Леший

– Вы это при народе полушубки-то нараспашку не носите, а то, не ровён час, петухи на улицу выскочат. Добро бы еще шкворни у вас были, как у Олёхи Безрукого, а то ить своими жаворонками опозорите Кьянду на весь район.

– Тибе бы только скалиться, – огрызнулся Степан. – Да мой жаворонок-то поболе твово будет.

– А я свово потому взаперти и держу, што хвастать нечем. Это вы с Федькой ширинки распахнули – смотрите, люди добрые, мы вам из деревни напоказ своё добро привезли. Запахнись хоть, а то вон и кальсоны наружу торчат. Стыдобище!

Мужики беззлобно поперекидывались колкостями да шутками и начали собраться.

– Ну, где там твоя контора связи, веди за получкой, – нетерпеливо начал Степан.

– Чо, невтерпёж в лавку за опохмелкой? Вы глядите мне, ишо товару надо нагрузить. Там Зинаида целую бумажку потребностями исписала. Напьётесь, дак кто грузить станет.

– А вот пущай Венька и потеет за всех, может хоть на шалости сил не останется.

– Вы это, мужики, на Веньку-то не серчайте зазря. Ему бы до этого и не додуматься было. Я вам пуголки-то отрезал, как тольки вы захрапели, – сознался Леший.

– Нет, вы только посмотрите, а? Едри его мать, старый хрен! – уже беззлобно воскликнул Степан. – Подозревал я на тибя, но уж не поверил, што ты на такую пакость способен. Думал, малец сдуру сотворил, а тут старый хрен всё не угомонится. Всё детство в жопе играет. Веди уж давай в свою контору! А за страдания наши с тебя бутылка.

– Да разиж за бутылкой дело станет! Как только товар загрузим, дак сразу и поставлю. На морозе-то и я с вами для сугрева приму.

Деньги мужикам выплатили без канители: Контора связи была рядом с военкоматом, поэтому Анемподист пошёл разузнать, что да как там у Веньки. А тот как раз в дверях навстречу попал:

– До весны оставили, дядя Аник. В стройбат записали. Щас там у них уже перебор, а весной, говорят, будет разнарядка куда-то на Север. Хоть белый свет посмотрю, а то кроме как в районе и не бывал нигде.

Товар получили по полному списку, аккуратно сложили в прицеп, накрыли брезентом.

– Вот простофили, не догадались соломы из дому захватить. Сидели бы типерь, как баре: и в тепле и мягко, – посетовал Степан.

– Ты, Фёдор, как увидишь где возле дороги скирду, остановись, мы для тепла в тележку-то соломы накидаем. Поди, не обеднеют от одной охапки. А ты, Венька, в кабину полезай, а то в фуфайке своей околеешь за дорогу.

Домой с несколькими остановками для сугрева и обедом в придорожной чайной добрались уже впотьмах. Иван со Степаном всё норовили запеть какую-нибудь песню, но дуэт не получался да и слов не знали. Даже любимая председательская «По муромской дорожке» за незнанием продолжения заканчивалась на первом куплете. Когда проехали Семёновку, мужикам было уже не до песен, они еле ворочали языками, поэтому сначала пришлось их доставить по домам, а потом уже выгружать товар.

Жёны на своих пьяных мужей даже не ворчали. Состояние это было давно привычным, а тут на этаком морозе вернулись домой без обморожений да еще и с полными карманами денег. Такой богатой получки бабы век не видывали, да ещё и новость мужья еле внятно выговорили, что из Костомы в их сторону уже бригада провода тянет, и к новому году в домах будет радио. Культурный уровень Кьянды обещал быть высоким.

Глава 36

Проталина

Голова просто трещала по швам. В висках с частотой хорошей бригады кровельщиков стучали молотки, а потолок комнаты, стоило только сесть в кровати, сразу поплыл куда-то вправо. Степан тут же откинулся обратно на подушку и начал тереть пальцами виски с набухшими венами.

– Правду говорит Дарья – не фиг так нажираться: не молодой уже. А только знать бы, когда пьёшь, ту норму, после которой уже ни-ни... Знать да уметь остановиться. Нет, брат, вот остановиться-то мы и не умеем, пьём, пока есть. А потом поутру маемся, – правильные мысли тяжело ворочались в отравленном алкоголем мозгу, и от этой их правильности делалось ещё хуже. В который уже раз с похмелья вспомнились врезавшиеся в память стихи какого-то поэта, услышанные в прошлом году в клубе, когда ставила там концерт накануне выборов районная агитбригада.

«Свет не мил, в душе тоска, а на лбу – испарина...»

– Молодец писатель! Поди, не раз на себе похмелье испытал, коли так точно высказался, – с ноткой радости, что после перепоя не одному ему так хреново, а вон и поэты маются не лучше, повернулся на живот, и точно, как в том стихотворении, оторвал от постели сначала зад, а потом уж голову. Посидел, дожидаясь, пока потолок встанет на своё место, и, держась рукой за гудящую башку, зашаркал на кухню, где брякала посудой Дарья.

– Ну, как? – спросила она участливо.