Леший

Степан удивился было этакому состраданию жены, потому что обычно она хоть и не ругалась по-чёрному, но и жалости по случаю похмелья не выражала, но вспомнил, что напились они вчера с Фёдором заслуженно, и потому браниться не было повода. А то! По четыре волока хлыстов тому и другому из лесу припёрли, да ходку Ивану сделали. Самого-то хозяина дома не было, но жена, баба толковая, угостила. После той бутылки-то они с Фёдором все хлысты бензопилой на чурки распазгали, теперь только коли да в поленницу складывай. На эту-то зиму запас и так был, это уж на другой год заготовили, пока снегу не навалило, а земля так промёрзла, что Федькин колёсник на болотине выдерживало.

Степан сел на своё место в углу у стола, повернулся к стоящему рядом ведру с водой, почерпнул целый ковшик и жадно выпил до дна.

– Худо? – с жалостью опять спросила жена.

– Не то слово, – выдавил из себя Степан.

– Погодь-ко, счас полегчает.

Дарья открыла крышку подпола, сноровисто спустилась в тёмную пустоту лаза.

Настроение Степана сразу поднялось, рот невольно растянулся в улыбке. Боль куда-то отступила в предвкушении опохмелки. Но из подпола вместо вожделённой бутылки появилась трёхлитровая банка солёных огурцов, а потом опять же вместо поллитровки высунулась голова жены, осторожно поднимающейся по ступенькам подгнившей лестницы, заменить которую Степан собирался уже года два, да всё никак не доходили руки.

– Давай-ко вот рассольчику попей, – Дарья подвинула по столу банку в сторону мужа. – Опять куда-то открывашка запропастилась, да ты и ножиком крышку отковыряешь.

Степан, взял в руки нож, сделал попытку отколупнуть жестяную крышку, но опустил трясущиеся руки на столешницу:

– Не могу. Руки трясутся, боюсь порезаться.

Ох, ты горе моё горькое! – Дарья несколько минут возилась с банкой, прежде, чем крышка отскочила от широкого горлышка и покатилась по столу на пол. Степан наклонился было поднять, но в голову сразу навалилась тяжесть. Он выпрямился на табуретке и откинулся спиной к стене.

– Ой, худо мне, жёнка!

– Потерпи, счас вот рассольчику попьёшь, и полегчает, – пообещала жена и, придерживая готовые выскользнуть из банки огурцы, нацедила полную кружку прозрачной солёной жидкости. Степан большими глотками выпил до дна, опять откинулся спиной к стене в ожидании облегчения. Но голове лучше не стало, зато быстро прошла подступавшая было к самому горлу тошнота.

– Поешь горячей картошечки, может хоть от еды полегчает, – участливо посоветовала Дарья и, ухватом вынув из загнетки стоявший там чугунок с рассыпчатой картошкой, стала накладывать на тарелку горячие клубни.

– Да отстань ты со своей картошкой! – досадливо отодвинул тарелку Степан. – Мне бы стопочку для оздоровления.

– Да где же я тебе стопочку-то возьму? – сокрушённо спросила Дарья. – вы вчерась с Федькой всё вылакали. Знамо бы дело, что так мутить будет, спрятала бы немножко. А меры не знаете. Федька-то вон еле-еле в кабину забрался, чтобы домой через иоле ехать.

– Дак может спрятала немножко? – с надеждой спросил Степан.

– Спрячешь от вас, как же! – хлопнула себя ладонями по бёдрам Дарья. – Было бы ещё, дак и то бы вылакали. Вон обе бутылки пустые стоят, вынести на сени ишшо не успела.

– А может заначка есть? – в голосе Степана всё ещё теплилась маленькая искорка надежды на опохмелку.

– Откуда при вас алкашах заначка-то возьмётся? Вы это, пока всё не уговорите, не успокоитесь. Впервой што ли? Мог бы и сам на утро хоть полстопочки оставить.

Степан долго сидел молча, обхватив ладонями гудящую голову и что-то медленно соображал. И вон он поднял лицо:

– А это, когда картошку-то сдали, ты ить три бутылки брала. Две мы вчерась выпили, а третья где?

– А не помнишь, Матрёне на растирания дала, она в этой водке мухоморы настаивала для ревматизмы. Могу сходить, рюмочку отольёт, ежели с мухоморами не побрезгуешь.

– Да иди ты со своей Матрёной и с ейными мухоморами! Я уж лучше так помирать буду, чем от мухоморов. Сбегай до Зинаиды, Христом-богом прошу! Помираю ить самым натуральным образом.

У продавщицы Зинаиды водку можно было взять в любое время суток. Она всегда держала дома про запас несколько бутылок, чтобы когда кому заноздрит, не идти по пустякам в магазин на другой конец деревни.

– Ой, глико-ты! И бога вспомнил. А нету Зинаиды, вчерась в район на два дня укатила. Говорила: «Запасайтесь, бабоньки, товаром, а то на два дня уеду».

Степан встал и уныло побрёл в горницу, рухнул на кровать, не в силах поднять за собой на постель ноги. Дарья ещё какое-то время возилась на кухне, потом Степан услышал, как она оделась и куда-то ушла, хлопнув калиткой.

Настало благодатное время для поисковой работы. Степан кое-как пересилил себя, поднялся и начал шарить во всех закоулках. Посмотрел на кухне в шкафчиках, заглянул в мешок с мукой, где легче всего было спрятать поллитровку, натянув брюки и свитер, сходил в хлев, уныло посмотрел на забитый душистым сеном сеновал: тут бутылку искать, как в стоге иголку – бесполезно. Поиски оказались безрезультатными, и Степан снова улёгся в постель.