Лешкина любовь

Тяжело груженные кирпичом машины отправились в обратный путь под вечер. И лишь выехали на шоссе, как стоявшая у обочины девушка в алом воздушном сарафане подняла тонкую руку, прося остановиться.

— Давай, Серега, с ветерком пронесемся, — предложил Женька. Ему не терпелось поскорее, до темноты, заявиться в Ермаковку. Не останавливаться же перед каждым голосующим!

— А вдруг да нашенская деваха? Так нельзя, парень, — укоризненно заметил Серега, притормаживая.

— Салют, мальчики! — весело затараторила девушка, подбегая к остановившемуся самосвалу. — Ой, как мне повезло!

К изумлению Сереги и Женьки, в дверку заглянула круглощекая Анюта Жадина, обдавая и того и другого волнующим блеском своих озорных орехово-пепельных глаз.

— Привет, землячка! — тоже весело заулыбался Серега. — Жень, открой дверцу… Садитесь, Анюта!

Женька с видимой неохотой открыл неподатливую дверку, так же неохотно потеснился, освобождая Анюте местечко на мягком сиденье.

Снова тронулись в путь. Женька старался не глядеть в сторону Анюты, укладывающей к себе на колени стопку книг, перевязанную тесемкой, и как-то вдруг притихшую, словно бы почему-то застеснявшуюся.

Неловкое молчание нарушил Серега, все время щурившийся от солнца, бесцеремонно заглядывающего в смотровое окно (дымчатый козырек не очень-то защищал глаза от пронзительных, в упор, лучей).

— Гостевали, Анюта, в Сызрани? — спросил он.

Вспыхнув, девушка потупилась. Сказала:

— За учебниками для десятого ездила. А то начнется уборка, не до того будет.

Помолчав, Серега протянул с доброй подковырочкой, еще ниже опуская перед собой целлулоидный козырек:

— Пры-ыткая наша Анюта!

— Где там прыткая! — возразила девушка. — Одна моя подружка детства еще в прошлом с серебряной медалью окончила школу, а сейчас в Ульяновске в пединституте учится. А родились в один год и один месяц.

Морща в улыбке губы, Серега все так же врастяжку сказал:

— Ре-эдкий случай. Один на тысячу. Не огорчайтесь, вы еще обскачете свою подружку!

«Ну и мелет! — с недовольством подивился Женька. — В общежитии Серегу молчуном прозвали, а он семерых заткнет в разговоре, ежели захочет!»

А Серега все продолжал, теперь уж обращаясь к Женьке:

— Ты, кавалер, уснул?

— А ну, прямо! — буркнул Женька. — И не мечтал.

— Тогда развлекай соседку. Неприлично молчать рядом с такой… кхм… рядом с такой, как пишут в книгах, «очаровательной мисс».

— Перестаньте, Сережа, смеяться! — запротестовала Анюта. — А то я обижусь и пересяду в другую машину.

— А вас ни Анисим, ни Славка не посадят! — со смехом сказал Серега.

— Нет посадят! — упрямо тряхнула головкой девушка, перебрасывая со спины на грудь свою тяжелую, в руку, косу. И, помолчав, проговорила: — Вы лучше скажите… у вас что-нибудь получается с тем делом, о котором я вас просила?

Сразу посерьезнев, Серега крепче ухватился руками за баранку. Промолвил с натугой:

— Главного инженера жду. Завтра вроде бы должен появиться после отпуска. А с прорабом — сами понимаете… Его с Урюпкиным в милицию уж несколько раз вызывали. Урюпкин после кражи каких-то отрезов у нашего Анисима втихаря совсем смылся со стройки, а этот… Прораб думает, что я заварил всю кашу. И насчет разбазаривания кирпича с цементом, и…

— Ошибается ваш прораб, — перебивая Серегу, сказала Анюта спокойно — так по крайней мере показалось Женьке. — Это я ходила в милицию.

— Как вы? — Серега даже повернул лицо в сторону Анюты. — Вы? На брата…

— Да, — еще спокойнее и тверже проговорила девушка. — Я и отца, и Игоря предупреждала. Мне давно всякие их темные махинации… что кость поперек горла. А они не поверили: думали, пугает глупая девчонка, ни в какую милицию не сунется. А я сходила, а потом… а потом совсем из дома…

Анюта закусила нижнюю губу, отвернулась к окну.

«Вот тебе и девчонка! — ахнул про себя Женька. — Вот тебе и слабый пол! Против отца, против брата… такая смелая и честная!»

А еще чуть погодя он подумал: «Но о каком это деле просила Анюта Серегу? Как бы про это разузнать?»

XI

Он влетел в избу метеором. И от порога всполошенно закричал:

— Ба, откуда у нас во дворе доски появились?

Бабушка Фиса, сидевшая у окна за починкой мешков, подняла на лоб очки и с укоризной посмотрела в кумачовое лицо внука с облупившейся пуговкой носа.

— А ты где, гулена, цельный божий день пропадал? С утра улепетнул из дома и — нате вам! — чуть не в сумерки заявляется! А я-то кумекаю: хозяин растет, а хозяин этот… что ветер в поле!

Поколупав нос, Женька потерянно вздохнул. А чтобы смягчить отходчивое бабушкино сердце, плаксиво протянул:

— Хопровы… Минька с Гринькой… Они меня подбили: слетаем да слетаем к нашему деду на пасеку. Думал, недалече пасека ихнего деда, а она под самым Усольем.

— Под Усольем? Это вас туда антишка носил? — бабушка покачала головой. — Ну, и хваты, наши ребята!

— Зато, ба, меду этого самого… Не какого-нибудь, а сотового… во-о сколько съел! — уже смелее заговорил Женька. — Дед Гришук и тебе хотел прислать медку, да банки у него не нашлось, — добавил внук, явно прихвастнув. — А я… я теперь меду с год не захочу. А то и дольше!