Лешкина любовь

— Заколю двух курочек и лапшу сварю, — говорила старая, подбоченясь. — Без горячего хлёбова никак нельзя. На второе — сухарник на молочке. Могу и квасу ведра два заварить… он у меня ужасть какой ядреный получается, ежели песочку сахарного подсыпать да мяты положить. — И, разведя руками, сокрушенно вздохнула: — Сама понимаю: сугревательного мужчинам надо бы, да где прорву денег взять? Больно оно обжигает руки, сугревательное-то зелье!

— Обойдутся и без «сугревательного», — решительно успокоила Анюта бабушку. — А разохотятся — сами купят. Об этом и не расстраивайтесь.

Заскучавший Женька уже подумывал, под каким предлогом ему улизнуть на улицу, когда, не переступая порога, в избу заглянули — вначале Минька, а за ним и Гринька — Хопровы. И в один голос пропели:

— Здра-асте!

— Здравствуйте, здравствуйте, добрые молодцы, — приветствовала бабушка Фиса ребят. — Не желаете ли с нами чайку откушать?

Братья переглянулись и снова пропели:

— Спа-аси-ибочки! Мы пи-или!

Гринька, осмелев, добавил:

— Нам Женьку бы на часок.

— Ба, я не хочу больше чаю, — сказал Женька, поспешно вылезая из-за стола.

— Смотри, недолго шалберничай, — предупредила внука бабушка. — Мало было дня, так уж и вечером соскучились друг по дружке.

Женька до двери шел вразвалку, точно бы нехотя, но едва оказался в сенях, как ринулся со всех ног на крыльцо, вслед за братьями Хопровыми, поспешно летевшими к калитке.

В тихом переулке Минька и Гринька остановились, перевели дух и, опережая друг друга, возбужденно зашептали:

— Мы Саньку Жадина с носом…

— С носом оставили!

— Как — с носом? — ничего не понял Женька.

Гринька, толкнув Миньку в бок, сказал:

— Ты не перебивай меня. Дай я все по порядку…

Минька тоже толканул брата в бок и протестующе воскликнул:

— Почему ты, а не я? Я же уследил, куда Санька прячет…

— Ты, ты! — закричал Гринька. — Мы оба следили!

— Пойдем, Жень, вон к той амбарушке, мы тебе чего-то покажем! — сказал Гринька, беря Женьку за руку.

У старой бросовой амбарушки они все трое уселись на покосившееся крыльцо. Братья вытащили из-под низенького порожка какой-то сверток. И, спеша и мешая друг другу, развернули перед Женькой кусок старой клеенки.

Чего тут только не было! И ржавые гильзы, и пластмассовый пугач, и выгоревшие офицерские погоны, и спичечный коробок с дохлым жуком-носорогом, и Женькины значки в придачу с «лунным камнем», и много, много других вещей, не имеющих цены в глазах мальчишек.

— Где же вы нашли Санькин клад? — спросил, пораженный увиденным Женька.

Переглянувшись, братья ликующе сказали:

— Угадай!

— В этой амбарушке?

— Нет!

— У них, у Жадиных, под баней?

— Ничуть даже!

— Ну, ну… тогда у ветряка?

— Слабо угадать! — усмехнулся Минька.

— И не пытайся! Все равно не угадаешь! — поддакнул брату Гринька.

Сбитый с толку, Женька расколупал до крови нос (он у него так чесался!).

— На огороде, вот где! — стремясь опередить брата и не мучить Женьку, выпалил Гринька. — Наши огороды…

— Рядом наши огороды, — не отставая от Гриньки, заспешил Минька. — Вот мы и уследили. Он, Санька, свой клад под камнем прятал.

— Который у них в конце участка, где капуста посажена, — прибавил Гринька. — Там, в углу, валун такой…

— Здо-оровенная глыба, Санька под нее подкоп сделал, — уточнил Минька.

— И туда прятал свой клад, — закончил Гринька. — Бери, Женьк, свое добро. Зажигательного стекла только нет. Видно, Санька успел промотать его. — Помолчав, он обратился к брату: — Чего, Минька, мы будем делать с жадинским кладом?

— Поделим? — вопросительно поглядел на Гриньку Минька. — Женьке тоже чего-нибудь подбросим.

Женька в сердцах плюнул.

— Мне Санькиного ничего не надо! Да и вам тоже… К чему вам чужое??

Подумав, он еще сказал, протирая рукавом рубашки свои потускневшие значки:

— Заверните-ка все его барахлишко в эту тряпку и…

— Привяжем кирпич и бросим в Усу? — подсказал Гринька.

— Зачем? — пожал плечами Женька. — Санька подумает, что не только он жулик, но и другие не лучше его. А я бы… я бы положил сверток на крыльцо Жадиным… когда стемнеет.

— Только мы с запиской положим, — сказал Минька. — Напишем: «Никогда больше не воруй! А то»…

— «А то мы в другой раз себе заберем твой клад», — добавил Гринька. — Здорово, Жень?

Помедлив, Женька с запинкой проговорил:

— Рубануть… так уж решительно рубануть: «Санька, никогда больше не воруй!» И точку поставить.

— Можно и так, — не сразу согласились братья Хопровы.

Вертя в руках свой «лунный камень», Женька похвалился, уже совсем забыв про Санькин клад:

— А мне на той неделе Колька Барсук за камешек, знаете, чего сулился отдать? Бинокль. Вот чего!

— Вре-ешь! — не поверил Гринька.

— Честное-пречестное пионерское! Но я свой лунный камень не только на бинокль, но и за Васьки Трынкина акваланг с ластами не променял бы!

Минька недоверчиво покосился на Женьку.

— Не загибай! За милую душу променял бы за бинокль Барсуку, хотя он и с изъянцем: двух стекол не хватает. Да и… и никакой он не лунный, твой этот камень! А самый обыкновенный земной!