Стасюлевич не понимает, почему анекдотик волнует Лескова больше кашпиревских денег. Но это можно понять. Раньше Лесков доказывал, что «Карлики» мелочь, потому что боялся помешать публикации романа в «Заре». Теперь он доказывает, что «Карлики» мелочь, боясь помешать публикации романа… только уже не в «Заре», «Заря» отпала… где же?., не там ли, где эти «Карлики» уже нашли случай появиться?
И еще одна любопытная подробность в письме Суворину: в романе, сообщает Лесков, вовсе не 60, а 30–32 листа.
Стало быть, с ноября 1869 года по апрель 1870 года объем опять уменьшился — вдвое. Надо думать, из романа уже убраны угрозы «нигилистов» духом взвести противников на
Надежды теперь на Москву, а Москва от Петербурга далековато, и связи с «Русским вестником» непрочны. Повесть «Смех и горе» той же весной отвергнута. Роман «На ножах» летом принят и с осени идет, но идет трудно. Лесков бомбардирует катковских сотрудников письмами по поводу изменений и «урезок», делаемых, как водится, без ведома автора; впрочем, в отличие от истории с Краевским, на сей раз он публикации не прерывает. Почему? Не потому ли, что, кроме романа «На ножах», кое-как пристроенного, ждут своей судьбы скитальцы «Божедомы»?
И тут на московском издательском горизонте появляется еще одна фигура: Юрьев.
Лесков реагирует мгновенно.
«Милостивый государь! Вчера я имел удовольствие прочесть объявление об издании Вами „Беседы“. Объявление это очень меня обрадовало: Вы обещаете журнал в духе, который найдет, конечно, сочувствие истинно русских людей…»
Имени и отчества не знает. И — с места в карьер — «истинно русских…». Известно, что Юрьев — «из славянофилов», он человек «московского круга», а раз так, надо жать на соответствующие педали. Лесков жмет: «…не имея чести знать Вас лично (хотя и наслышан о Вас от А. Ф. Писемского и П. К. Щебальского), я спешу приветствовать Ваше предприятие… У меня есть законченный роман… Сюжет романа… борьба… с вредителями русского развития…»
Савелий Туберозов — борец с вредителями! Это не менее лихо, чем тот же Савелий — в роли апологета тихой, мирной легальности — из письма Литфонду. Что делать, тогда Лесков рекомендовал его либералам, теперь — славянофилам. Политика.
«…Детали романа нравятся всем, и, между прочим, Михаилу Никифоровичу Каткову, но в общей идее он для некоторых взглядов требует изменений…»
Тонкое место. «Детали» настолько нравятся Михаилу Никифоровичу, что уже год, как некоторые из них им опубликованы, а именно, «Плодомасовские карлики». Насчет целого Михаил Никифорович, как видно, не торопится.
Торопится — Лесков.
Едва приходит от Юрьева неопределенно-любезный ответ, тотчас летит к нему второе письмо:
«Милостивый государь… Не знаю Вашего имени и отчества (справиться некогда. —
Это уж, пожалуй, и неправда. Ни к какому «стягу» Лесков никогда не тяготел, в том числе и к славянофильскому. Ни «направлений», ни «партий» никогда не жаловал; со времен «Некуда» и понятия-то эти для Лескова близки к ругательным. Самое же курьезное то, что, предполагая в Юрьеве славянофильского идеолога, Лесков действует невпопад. Он не знает (и Писемский явно не просветил его на этот счет), что Юрьев среди славянофилов — «западник», что по духу он скорее либерал и «идеалист сороковых годов», чем почвенник, а по философской складке — скорее эклектик и вольный «оратор», чем проводник последовательной линии. Затеваемый Юрьевым журнал через год захиреет и кончится именно потому, что славянофилы отвернутся от Юрьева как от «отступника», прогрессисты же по-настоящему не поддержат…
Впрочем,
В Москву летит третье письмо:
«Милостивый государь, Сергей Андреевич! (наконец-то. —
Около половины февраля Лесков в Москву не попадает, он отправляется туда около половины марта.
И везет Юрьеву рукопись «Божедомов».
Юрьев от романа отказывается. Почему отказывается — это в источниках не зафиксировано. Может быть, потому, что на романе висят долги. Может быть, по другим причинам.