Лесная герцогиня

Ренье вспомнил, как его палатин Эврар Меченый поведал, что Эмма родила ему дочь. Тогда его это не взволновало, хотя он почувствовал, что не такой уж и старик, раз произвел новое потомство. А Эврар глядел на него так, словно только и ждал приказа привезти рыжую Эмму и ее дочь. Дочь… Если бы у этой девки был сын, тогда бы он подумал. Дочь же тогда его не устраивала. Зато теперь, кажется, это был наилучший способ поквитаться за все с непокорным Гизельбертом.

— Ад ель, — вдруг произнес он, скривив рот и вновь пуская слюну. — Мне сказали, что Эмма дала ей имя Адель.

Он сам удивился, что вспомнил это. Но вот куда он велел услать жену и дочь, решительно не мог припомнить.

— Надо спросить об этом Эврара, — задумчиво пробормотал он.

Ратбод нахмурился. Нет, решительно этот полупарализованный старик совсем не похож на того Ренье с жизненной волей и быстрой памятью, которого он знал.

— Мессир, вы забываете, что палатина Эврара давно нет в вашем окружении.

Ренье кивнул. Да, именно так. Но вспомнил об этом как о чем-то незначительном. И тем не менее Ратбод стал настаивать, чтобы Ренье припомнил, где может быть Меченый. Тщетно. Ренье, столь прекрасно знавший свои земли и каждого, кто владел ими, решительно не мог пояснить, куда мог деваться его мелит. Разве что… Ратбод весь так и напрягся от напряжения. Разве что у него оставался небольшой рудник где-то в Арденнском лесу.

Ратбод уныло поглядел вдаль. Намюр называли «воротами в Арденны». Он располагался как раз на границе, где низменности Северной Лотарингии переходят к отрогам Арденнского плоскогорья. Арденнский лес! Он тянется едва ли не от Парижа и Суассона до берегов Рейна. Самый большой лес Европы. И найти в нем изгнанного солдата Эврара, единственного, кто мог сообщить о местопребывании дочери Ренье, было фактически невозможно. Ратбод на какой-то миг подумал о побочных детях герцога. Их было довольно много, но не от благородных женщин.

Ренье никогда не интересовался своими бастардами, да и рядом с законнорожденным Гизельбертом они не представляли особой ценности. Как и рядом с дочерью от законного брака с племянницей Каролинга. Карл Простоватый теперь, безусловно, поддержал бы ее права, особенно когда маленькой Адели мог противостоять лишь мятежный Гизельберт.

Хотя Гизельберт — хитрый плут, он может окрутить и Карла, поклявшись в своей верности, как уже сделал это, чтобы получить грамоту на владение Мецем. Для этого не побрезговал залезть в постель чувствительного к красивым мальчикам Карла. И тот, вопреки воле Ренье, отдал ему город. И был столь очарован Гизельбертом, что даже когда узнал, что тот ездил на коронацию Генриха Птицелова, не желал в это верить. Но факт есть факт. Гизельберт тонко и умело сумел заручиться поддержкой двух королей — саксонского Генриха и Карла Каролинга.

Возможно, в этом был свой расчет, но для Ратбода, столь долго поддерживающего Ренье против его сына, приход Гизельберта к власти мог означать одно — крах, лишение всего, даже жизни. Поэтому он решил во что бы то ни стало разыскать вторую жену Ренье с дочерью, заручиться поддержкой графа Верденского и добиться официального назначения дочери Ренье наследницей.

И Ратбод не медлил. Пока Ренье отходил после постигшего его удара, он разослал людей по всем землям Лотарингии, по всем городам, аббатствам с целью найти следы исчезнувшей герцогини. Послал людей и во Францию ко дворам Карла и Роберта Парижского, предварительно договорившись об их официальном признании Эммы как франкской принцессы и родственницы сиих вельможных особ. Ее кругом искали, и стоило бы ей только появиться… Но ее не было.

Ратбод даже засылал людей в Нормандию. Вести оттуда удивили его. Оказывается, не только в Лотарингии хотели найти пропавшую дочь Эда. Герцог Нормандский Роллон также разыскивал ее. Рикуин поинтересовался причинами этого. Ведь Роллон долгое время спокойно уживался со своей христианской женой, принцессой Гизеллой. Но на деле все оказалось не так уж и хорошо. Да, Гизелла жила в роскоши и в почете в руанском дворце, однако Роллон был к ней безразличен. Она тихо существовала в закрытых покоях, проводя время в постах и молитвах.

Роллон почти не посещал ее, и лишь когда на торжественных приемах или молебнах присутствие герцогини было необходимо, она появлялась из тиши дворцовых покоев, робкая, стеснительная, несчастная от того, что оказывалась на виду у всех. Мужа она явно боялась, хотя никто не мог припомнить, чтобы он был груб. или непочтителен с ней.