Лесная герцогиня

Как тогда, в Арденнах, когда она, ласковая и доверчивая, сама льнула к нему. О, как он желал, чтобы она, опять стала прежней! И сейчас почти ненавидел ее за упрямство.

— Клянусь, я многое мог бы сделать для тебя, Эмма.

В ее глазах он прочел все ту же холодность.

— Что ж, тогда окажи любезность — повесься.

Она не верила ему. Он и не ожидал скорой победы. Заговорил спокойно и доверительно:

— Сейчас ты полностью в моих руках, Эмма. Я волен поступить с тобой, как мне будет угодно. Но я не желаю, чтобы ты ненавидела меня, желаю возродить ту веселую женщину, что смеялась моим шуткам и хотела меня глазами. Но я виновен перед тобой. Я признаю. Слышишь, я признаю свою вину. Ранее я никогда не говорил этих слов женщинам, но никогда, ни перед одной и не желал извиниться. Поэтому не искушай мое терпение!

Он почти выкрикнул последние слова, и она испугалась. Если его чувство к ней и было любовью, то подобной адскому пламени. В ней не было тепла, лишь обжигающая боль.

Эмма медленно опустилась на скамью у прялки, огладила рукой кудель. Была по-прежнему напряжена, но старалась казаться спокойной.

— Допустим, я вам поверю. Он глядел на нее исподлобья.

— А у тебя нет другого выхода. Сейчас все в моих руках. — Он вдруг усмехнулся. — Стене оказался легкой добычей для меня. Рождественская ночь отвлекла внимание, и мне не стоило большого труда тайно проникнуть во дворец и сменить охрану. Подумать только, как легко это вышло. Само Божественное провидение вело меня. А ведь дворец полон людьми, знатью со свитой. Но никто и опомниться не успел, как я ввел отряд в главный зал и объявил всех своими пленниками. И Длинную Шею также. Они все ждут теперь моего распоряжения. Король, Рикуин Верденский. Все. И ты тоже. — Он бросил на нее быстрый взгляд. — Мне нужно, чтобы ты выступила перед ними и объявила, что Адель Лотарингская — не дочь Ренье. Тогда мои права станут неоспоримыми. Если же ты не подчинишься, я расскажу всем, что ты была моей любовницей, вступила в кровосмесительную связь, а также принадлежала моим людям. Я втопчу тебя в грязь и настрою против тебя знать, сообщив, что ты послужила причиной гибели отпрысков знатнейших лотарингских родов. Ты будешь опорочена, сослана, и твоя дочь останется беззащитной.

Эмма нервно сжала у горла мех плаща.

— Вы странно признаетесь в любви, мешая мольбы с угрозами.

Он словно пропустил эти слова мимо ушей. Лицо его, освещенное огнем, казалось красноватым. Глаза по-волчьи поблескивали. Эмма вдруг поняла, что не может отвести от него глаз. В нем был дьявольский, страшный магнетизм. Тем более необычный, если учесть, как молод был этот рвущийся к цели юноша.

Он стоял перед ней в своем жестком панцире, глядел на нее.

— Если же ты, Эмма, выполнишь мои условия, я смогу сделать так, чтобы ты осталась герцогиней! Ренье уже ничто, он стар, болен, он одной ногой в могиле, и его более сейчас волнуют духовные дела, нежели власть. Я отстраню его, стану правителем. А ты… Что ж, ты его венчанная супруга, и только папа сможет разорвать ваш союз. Но он не станет этого делать, хотя покровительствует мне, да к тому же у него есть дела и поважнее. Я же возьму тебя под свою опеку, у тебя будут земли, крепости, монастыри. Ты будешь столь могущественной, что даже то, что у тебя незаконнорожденная дочь, не помешает людям склоняться перед тобой. А Адель станет твоей наследницей, столь богатой, что Рикуин Верденский сочтет, что ему выгодно не отменять намеченную помолвку ваших детей. Адель станет графиней Верденской — ведь этого ты хотела?! Я даже сам настою на обручении, слышишь, Эмма! Я буду твоей поддержкой и оплотом. Я защищу тебя oт всего, сделаю могущественной. И я буду любить тебя и оберегать. Мы будем встречаться. Ведь нам так хорошо вместе, помнишь?.. Мы сможем быть счастливыми даже вопреки законному союзу. И именно ты будешь подлинной герцогиней этих краев.

Он умолк, не сводя с нее глаз. И улыбался своей открытой мальчишеской улыбкой так, словно и не причинял ей никогда боль, а сейчас не предлагал опорочить себя. Правда, взамен он сулил любовь и поддержку. И Эмма вдруг поняла, что, если бы у нее не было иного выхода, она бы приняла его условия. Это было бы ужасно, но ей бы пришлось смириться. Ради себя, Герлок. Гизельберт правильно рассчитал, ей некуда было бы деваться, если бы… Если бы он не опоздал!

Она вдруг поглядела на него едва ли не с вызовом. Как уверен в себе этот самонадеянный принц! Уверен, что она уступит, поддавшись его доводам, пленившись его очарованием. Но она презирала его. Его, уверяющего женщину в своих чувствах, когда если таковые и имелись, то грош им цена. Ведь в Арденнах он был вынужден пожертвовать своей любовью ради исходящих похотью соратников.