Лесная герцогиня

Больше он не разговаривал, пошел в дом. Увидел, что хозяйка подвешивает над огнем полный снега котелок, а Эмма помогает ей. Ишь, уже оправилась, хотя вокруг глаз еще остались темные следы от побоев. Свое платье, превратившееся после истории с греком в лохмотья, сменила на дерюжную тунику, какую выделила ей хозяйка. Но даже в этом крестьянском одеянии она выглядит как принцесса. И откуда в ней столько достоинства и грации? Сразу видна порода.

Почувствовав взгляд мелита, Эмма обернулась! Перебросила на спину косу. — Вот что, — начал Эврар. — Завтра мы поедем. Она лишь кивнула.

Они покинули домик в долине, едва рассвело! Эврар ехал впереди на своем караковом жеребце, следом на веревке вел пятерых лошадей. Эмма на белом иноходце Леонтия замыкала шествие. Мерная поступь иноходца всегда удобнее для женщины. Эврар заботливо ощупал подпруги и пряжки на седле, прежде чем усадить Эмму. Когда стал укутывать ее колени полами рыжего плаща, она резко отвела его руки, взглянула с тревогой. Он отвернулся, отошел. Понял, что после Леонтия Эмма не выносит мужского прикосновения, но объяснять, что для него она прежде всего супруга Длинной Шеи, не стал. Странно, но вся красота Эммы была для него чем-то вроде дорогого венца на челе его господина. Глазам глядеть приятно, но примерять не приходит в голову даже в мечтах. В дороге они не разговаривали. Эврар старался держаться по солнцу. Местность была незнакомая, но хозяева сказали, что, если они станут двигаться все время на восток, к вечеру выйдут к селению.

До этого жилья не предвиделось. Арденны — это не край. Человека здесь можно встретить куда реже, чем зверя. И хотя Эврар немало в свое время поездил по лесам Арденн и знал их неплохо, он не был уверен, что они доберутся до указанного места.

Эмма ни о чем не спрашивала мелита. Ею владело полное безразличие ко всему. Она почти не управляла конем, и он машинально двигался по проложенной идущими впереди лошадьми колее. День был ясный, белый от солнца и снега. Лес казался громадным, но ее это успокаивало. Эмма порой даже подремывала в седле. Когда открывала глаза — опять лес, густой и дикий, огромные стволы, заросли кустарника, наступающие вплотную, — тут не проедешь иначе как пешком. Тишина, нарушаемая лишь голосом, чаще — рыком тура или медведя, хриплым лаем рысей, компанией птиц, трескотом сорок. Такая глушь зачаровывала и пугала. Но от того, что рядом был Эврар, Эмма не боялась ничего. Странно. Раньше мелит предавал теперь спас. Она подсознательно чувствовала, что лишь потому, что она стала женой Ренье. Сама она ничего не значила для Эврара, но сейчас Эмму это устраивало и было даже приятно. Быть ничем, исчезнуть, прятаться, не раниться больше о жизнь — как раз то, что она теперь желала более всего.

Путь был трудным. Местами они перебирались через покрытые сверкающим льдом скалистые склоны, что увязали в сугробах. Эврару понравилось, что Эмма ни разу не пожаловалась на дорогу, а порой даже помогала управляться с лошадьми. Они по-прежнему не разговаривали, даже когда перекусывали на коротких привалах.

День понемногу угасал. Стали падать первые снежинки, перешедшие в крупный снегопад. Эврар уже было решил, что придется заночевать в лесу, когл вдруг потянуло дымом, и в лощине, под скалой, он заметил селение. Слава Богу, они приехали. Здесь можно нанять проводника. Иначе они вечность будут блуждать в бескрайнем Арденнском лесу.

И опять, когда он поддержал слезавшую с коня Эмму, она шарахнулась от него. Почему-то Эврара вдруг обуяла злость против Леонтия. Что он с ней сделал! И тут он удивился — понял, что у него болит душа за Птичку. Но она ведь дочь Эда, которого он ненавидел! Ненавидел ли? Все это было так давно. А Эмма, сегодня… и она жена герцога Ренье.

Когда она заснула в дымной хижине, Эврар встал и подсел рядом. В домике было душно. Воняло навозом. Огонь стелился по низу и чадил. А Эмма, спавшая на земляной завалинке, была как звезда, Бог весть каким чудом угодившая в эту грязь. Немудрено, что жители этой деревни глазели на нее как на чудо.

Эврар подергал ус. Глядел на Эмму. Черт, какая девка! Волосы — настоящая грива, губы после целого дня на холоде алели как ягоды, брови — как мех соболя. А кожа, несмотря на чуть желтеющие пятна синяков на скулах, была такая нежная и чистая, что казалась прозрачной шелковой вуалью. Бедная девочка! Ее красота, как богатая усадьба, манит злодеев всех мастей. Была бы она дурнушкой — ей бы жилось легче.