Лесная герцогиня

Человек поднялся, и Эмма невольно затаила дыхание, пораженная красотой того, кого назвали «лесным Видегундом». По тому, что человек поднял со снега лук со стрелами, она поняла, что он охотник. Об этом же свидетельствовал и висящий на тесемке на его груди нож. В меховом плаще из шкуры светлой рыси он казался крупным, но по гибкости движений и тонкости стянутого поясом стана можно было догадаться, что он изящно сложен. И очень юн. Эмма поняла это, когда они приблизились. У юноши была нежная, удивительно белая кожа, тонкие черты лица и большие зеленые глаза с длинными загнутыми ресницами. Молодая женщина не в силах была оторвать от него глаз. Она подумала, что еще ни разу ей не доводилось видеть столь прекрасное человеческое существо. Светловолосый, изящный, в своих светлых мехах, он был похож на короля эльфов… вышедшего из леса, чтобы помолиться перед символом веры Христа.

Она не сразу заметила, что и юноша разглядывает ее с не меньшим восхищением. Лишь несколько растерялась, когда тот выронил лук и, осев на колени, снова молитвенно сложил ладони.

— О, Пречистая Дева!.. О, Прекрасная Богоматерь!

Как гром грянул громкий хохот монахов. Бальдерик тоже залился тонким мальчишеским смехом.

— Дурачок Видегунд принял вас за небесную Деву, сударыня!

Эмма увидела, как юноша словно очнулся, втянул голову в плечи, съежился. А потом, подхватив лук, кинулся в чащу леса, легко перепрыгивая через сугробы. Спутники Эммы продолжали смеяться, заулюлюкали вслед беглецу.

— Замолчите! — прикрикнула на них Эмма. Они еле угомонились. Этот Видегунд — дурачок, совсем того, — постучав пальцем по лбу, объяснил один из монахов. — И всегда таковым был. Его родила женщина, которую мы отбили у лесных разбойников. Она сама была странная, неразговорчивая, дичилась людей. При родах она умерла, а дитя аббат Седулий оставил при монастыре. Но мальчишка пошел в мать, такой же странноватый. Седулий его любил, возился с ним, пока Видегунд не разбил статую святого Гилария, заявив, что тот слишком непочтительно пялится на изображение Девы Марии у противоположной стены. Узнав о происшествии, все мы хохотали до колик, а преподобный Седулий помрачнел и сказал, что, видимо, из парнишки не получится доброго священнослужителя. Видегунду уже шел пятнадцатый год, и наш настоятель нашел ему жену из местных, обвенчал их. Но Видегунд не хотел жить в селении, и им выделили домик в лесу. Жена Видегунда вскоре понесла, но роды были слишком тяжелые, младенец помер, а сама она помешалась. Видегунду предложили взять в дом другую женщину, но он отказался. Что с дурачка возьмешь! Он ухаживал за своей бесноватой, кормил, мыл ее, людей по-прежнему сторонился, лишь изредка наведывался в аббатство к преподобному Седулию, который по-прежнему к нему благоволил. Но прошлым летом его бесноватая жена погибла, и хотя местные красотки шутливо заманивали дурачка, он бежал от них как черт от ладана, пока совсем не одичал. Да и помешался окончательно. Вздрагивает от всякого шума, убегает.

Все это монах рассказывал на хорошей латыни, которую Эмма понимала, хотя у рассказчика и был иноземный выговор. Эмма уже знала, что часть братии в монастыре — ирландцы, прибывшие с Седулием. Но сейчас она думала, что нет ничего ужасного или безумного в том, что Видегунд не пожелал оставить больную жену, а если он одичал, то это вполне закономерно, если учесть, как его травили в селениях. — Он вас за Богородицу принял, сударыня! — все потешался Бальдерик, пока Эмма не оборвала, его веселье, напомнив, что он сам не так давно думал, что она порождение феи.

Они уже почти спустились в долину, и монахи уверяли, что скоро они услышат благовест монастыря святого Губерта, зовущего к обедне, но первые звуки, какие они различили, были глухие удары, мерные, словно биение сердца.

— Лесорубы, — сказал один из монахов.

Тут же удары прекратились, и в тишине раздало треск падающего дерева.

Вскоре они увидели их. Несколько человек хлопотали возле поваленного ствола, рубили сучья. При появлении монахов лесорубы прекратили свое занятие. Глядели на путников, но еще больше — на Эмму.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, — перекрестил их ладонью первый монах.

Эмма разглядывала встретившихся. Одеты в шкуры, в штаны из козьего меха шерстью наружу, обмотанные крест-накрест ремнями, поддерживающим башмаки. Они окружили вереницу всадников так, что перегородили тропу.

— В чем дело, бездельники?! — строго возмутился первый монах. — Что вас заставило остановить работу? Один ответил: