Лесная избушка Анатолия Онегова

Вот и ждали меня в Москве эти две рукописи с безобразными замечаниями и с безобразными требованиями редакции. Я ведь стараюсь и в корову, и в свинью вдохнуть жизнь, увести детей из мира рационализма, а для этого, рассказывая о тех же курах, говорю прежде всего о том, что петухи нужны были в деревнях не только для того, чтобы топтать кур – они ещё умели петь. Да ещё как петь, даже в названии некоторых пород это качество наших деревенских петухов закрепилось – например, юрловские голосистые и т. д. Вот и представь мою реакцию, когда на всё это рецензент, ученый от животноводства, перечеркивает десяток страниц подобного рассказа, где кроме песни, ещё и о веровании восточных славян и пр., и карандашом по рукописи требует: «Вместо этой лирики рассказать о народно-хозяйственном значении птицеводства». Или в рассказе о корове (для детей среднего и старшего школьного возраста!) внести подробные инструкции по отдою из быка спермы и по качественному осеменению коров. Вместе с тем повсюду требуется уйти от той высоконравственной основы России, которая никогда не расписывала половые устои нашей жизни, бой с рационализмом – удастся мне победить в стенах «Детской литературы», значит, расчищу путь и для других, и может быть, снова забьется родничок нашей русской жизни там, где к нему смогут прикоснуться детишки. А пока там только голый рационализм, наглость, методы мафиози в расправе с неугодным автором. И всё это под знаменем пионерского салюта, который высвечивает из общего болота А. Алексин – мол, у нас самая лучшая пионерская литература, у нас Гайдар и пр. А Гайдара давно уже нет – он так оставлен, для прикрытия – кругом ворочаются Дмитриевы (Эдельманы), Надеждины (тоже что-то похожее на Эдельмана) и т. д. Вот увидимся, расскажу, какие вещи они творят. И тронуть их нельзя – мол, выступаешь против монолита нашей советской культуры. Знал бы ты, сколько я писем исписал по поводу только своего «Живого уголка», где осмелился говорить о жизни, об уважении к жизни, где ушел от рационализма и утверждал порядочность. Писем, честное слово, больше, чем самой рукописи – вот как книги идут. А тут ещё поворот северных рек – пришлось снова садиться за письма в Правительство. Вот и пойми, что и от писем в этом году я устал страшно. Поэтому и молчал.