Лесная избушка Анатолия Онегова

Вернувшись к омуту с пышной таволгой, Онегов завел разговор о повадках щук и окуней. Он сыпал вопросами, а я с трудом отвечал: в какое время происходит массовый выход щук из водной глубины на охоту? когда у них начинается жор? где они устраивают больше всего засад – у затонувших деревьев или в зарослях камышей?.. Говорить отсебятину было нельзя: я хорошо помнил, как в книге Онегова «Вода, настоянная на чернике» подробно описаны наблюдения за щуками и вскрыты тайны их жизни.

Как и во всякой другой книге Анатолия Онегова про поведение животных, будь то медведи либо волки, куницы, сизые чайки, поползни, снегири, а теперь вот и рыбы, он наделяет их характерами и образами. Чтение про повадки щук перечитывал я несколько раз. После похода на остров захотелось обновить воспоминания.

Онегов писал: «Подводное хозяйство моего озера постепенно вырисовывалось. У каждой щуки были не только собственные берега, но и собственные засады. Цепочка щучьих засад тянулась обычно или по краю растительности, или по внешним границам затонувших деревьев и принадлежала рыбам, умудренным жизненным опытом. Менее зрелые представители щучьего племени занимали места более заросшие и не такие добычливые. Но и здесь строго поддерживался порядок, основанный на уважительном отношении к личной собственности. И только щурята, что запружали мелководье неорганизованными толпами, казалось, предпочитали находиться в полном неведении по части законов и правил, принятых в обществе взрослых. Эти бестолковые зеленые юнцы не так уж редко пытались заглянуть в хозяйства родителей – и наказание за дерзость в этом случае не заставляло себя слишком долго ждать. Но то ли горький опыт несмышленых собратьев, то ли бытующее всё-таки в стенах детского сада боязливое уважение к сородичам постарше в общем-то заставляли щурят быть осмотрительными и не слишком бойко вертеться вблизи столбовой дороги. Главная столбовая дорога щук лежала из глубин моего озера к устью Яузы».

Дорога от острова в родную деревню Редкошово вела обратно через Реброво. Но я решил срезать дорогу и повел Онегова напрямки – через большой густой лес.

Баба Шура Уткина, родная моя бабушка, сидела на крыльце своего дома и неспешно перебирала грибы. Она слыла любительницей походов за грибами. Старость её не пугала. Взяв корзинку в руки, она уходила в лес надолго, гуляла там, дышала сосновым смоляным ароматом, а, набрав грибов, возвращалась домой, резала их на части и укладывала на печь сушить. Зимой её суп из белых грибов был для меня лучшим угощением. Кроме того, лучше бабушки никто не делал икру из сушеных грибов – то был уже дорогой деликатес.

О своём визите с гостем я не предупреждал бабушку. В то время телефон был один на всю деревню – на почте. Но баба Шура нисколько не удивилась нашему появлению, наоборот, обрадовалась, и, расцеловав обоих, усадила рядом с собой на крылечко. Онегов стал расспрашивать её о деревенской жизни, о лесных зверушках и птицах, а потом и сам принялся за переборку грибов. Бабушка шутила, подтрунивала над ним, но нет-нет да делилась воспоминаниями, как во время войны они с детишками ели крапиву и ляву, как долгие годы работала в полеводстве – каждое утро с подругами садилась на телегу и лошадь увозила их до вечера в поле, до захода солнца возвращались домой подоить корову, замесить квашню, управиться с семейными делами.

На вечерний ужин нас ждала на столе привычная крестьянская еда. Но как она понравилась Онегову, затронула сокровенные струны его души, пробудила бурю эмоций и чувств! Он ловко расправлялся с картошкой, пожаренной вместе с грибами на шипящих кусках сала, заедал все солеными хрустящими огурцами и капустой. Потом пил чай с земляничным вареньем из самовара, гудящего и потрескивающего прямо на столе углями и шишками.

Гостеприимство бабушки и её гармоничная жизнь среди природы запомнились Онегову на долгие годы. Отражение тех добрых, теплых чувств и воспоминаний я часто встречал в его письмах… Но неожиданным откровением для меня стали посылки Онегова в деревню Редкошово, в которых для бабы Шуры лежали свертки с её любимыми и весьма редкими тогда конфетами «Коровка». Я не знал, откуда писатель узнал про вкусы бабушки, а она после каждой полученной на праздник посылки говорила мне: «Твой дружок-писатель ублажил старенькую – таких необычных конфет прислал… Дай Бог ему здоровья! Поклонись Сергеичу… Скажи, я грибов белых насушила ему, пусть приезжает!»

В деревню Реброво нам больше не удалось попасть. Не потому, что времени не нашли, а потому, что семья Грамагиных, несмотря на все мои письма-напоминания о продаже дома, так и не уступила его писателю. Спустя несколько лет, желая исполнить свою мечту и поселиться в моих краях – на богохранимой борисоглебской земле, Анатолий Онегов купил дом в другой деревне, но тоже в тихом и лесном уголке – в деревне с исторически важным названием Гора Сипягина.

Умная наука, как обихаживать родную землю (Битва за природоведческую литературу)