Два стражника, отправленные утром с законченным сообщением в город, вернулись на следующий день не одни. К удивлению Виктора и недоумению остальных жителей деревни, с ними также прибыли два монаха, чьи лица закрывали капюшоны, и пятеро других воинов в полном боевом облачении. Разумеется, развернуть их обратно никто не посмел, но и рады не были. В последнее время люди стали недружелюбно относиться к гостям, которые, по их словам, потоком хлынули в тихую деревушку, неизвестно почему уделяя им такое внимание. Особенно стражники. Особенно девушкам. Инквизитор же скрывать своего отношения к новоприбывшим не стал, но монахи миролюбиво пояснили, что они всего лишь проездом и скоро отбудут. Возможно, даже нынешним вечером.
Виктор сделал вид, что поверил и увёл их знакомиться с окрестностями, почти силком утаскивая за собой упирающегося отца Альхема.
– Так что ты там говорил об оборотнях, сын мой? – рассеянно поинтересовался один из монахов, разглядывая неприступную громаду леса.
– Они хозяева этой территории, – столь же рассеянно ответил Инквизитор, – запугали людей, захватили лес, теперь туда никому нет ходу. Почти никому.
– Почти?
– Есть тут одна, ходит почти безбоязненно.
– Ведьма? – заинтересовался другой монах.
– Может быть, – согласился Виктор, но его тут же оборвал возмущённый священник.
– Да как вы можете так говорить, она спасла вам жизнь.
– Многое может сотворить зло, чтобы захватить человеческую душу, – наставительно ответил первый монах и вновь обернулся к инквизитору, – как она выглядит?
– Сами посмотрите, святой отец, – ответил он, поднимая руку и указывая в поле, – вон она возвращается. Наверное, за ягодами ходила, а может еще за чем-нибудь.
Взоры четверых мужчин надолго остановились на гибкой фигуре, проворно поднимающейся на холм с полной корзиной в руках. Для большего удобства, в том месте подъём был крутой, Сильвия приподняла подол свободного сарафана, и острое зрение могло разглядеть щиколотки. Видно, разумеется, немного, но дорисовать остальное может любой мужчина, будь он хоть трижды монахом.
Над их небольшой группой стояла тишина, но девушка, наверное, почувствовала взгляды и, выпрямившись, подняла голову. Расстояние не давало возможности увидеть, кто и куда глядел, но то, что всё внимание обращено на неё, не внушало сомнений. По крайней мере, Виктор хотел так думать. Сильвия несколько мгновений также молча смотрела на них, потом улыбнулась и помахала ладонью. Как оказалось, махала она отцу Альхему, который отечески улыбнулся и поднял ладонь в ответ. Всеобщее оцепенение тут же спало.
– Да, – нарушил молчание первый монах, – действительно, не мудрено ошибиться. Будь осторожен, сын мой, это тяжёлое испытание.
Инквизитор кивнул, глядя в другую сторону, и предложил пройти дальше.
«Не им письмо посылал, а они разнюхали. Если сегодня не уберутся, сам вышвырну, несмотря на сан и возраст. Это моя работа, и я не позволю мне мешать. Нашли испытание. Их никто не спрашивал. А Сильвия, я сам решу, что с ней делать и никто у меня этого права не отнимет».
Противное ощущение тошноты и слабости настигло инквизитора, когда они почти завершили свой обход по деревне и направлялись по тропинке обратно в церковь. Знакомая боль колыхнулась в сознании, проломив тонкий лед человеческой воли, и начала быстро навёрстывать то, что под давлением солнца пришлось уступить. Ещё было далеко до вечера, но то ли Бог про него забыл, то ли луна подкрадывалась, но знакомая, почти звериная ярость начала рвать установленные заслоны. Виктор вдруг отчаянно подумал, что дойти до деревни не успеет, у него подкашивались ноги и подрагивали пальцы на руках, но надо было скрыться от взглядов людей, иначе всё пропало.
– Извините меня, – хрипло проговорил он, останавливаясь, – я должен отлучиться. Скоро вернусь.
– Сын мой, – забеспокоился отец Альхем, – с вами всё хорошо? Вы вдруг так побледнели.
– Всё нормально, святой отец, – Виктор поспешно отвернулся и, стараясь идти ровнее, направился прочь, мимо заросшего оврага, откуда вытекал маленький, журчащий ручей.
Его шатало от боли, перед глазами стоял туман, и когда чьи-то пальцы схватили его за рукав и поволокли в заросли, он не сопротивлялся. Ему было наплевать, что происходит, хотелось лишь одного, сжаться в комок и зарычать. И никакая воля, никакие уговоры не могли заглушить этой странной, звериной жажды.
– Виктор, держись, – пробился в его оглушённую болью голову молящий голос, – держись, прошу тебя. Это пройдёт, очень скоро пройдёт, только держись ради Бога.
Он вдруг почувствовал, что всё ещё на ногах. За спиной был тёплый, нагретый лучами полуденного солнца камень. Невдалеке раздавалось всё то же журчание, над головой шелестели листья, а запястья, как ночью, охватывали тонкие, знакомые пальцы. Боль отступала. Нет, не совсем, немного. Сознание начало очищаться от ядовитых испарений заражённой крови, и Виктор вновь понял, что и на этот раз остался в человеческом мире. Ломка ещё ощущалась, и в таком виде на люди показываться опасно, но её пик миновал, оставалось дождаться, когда уляжется остальное.