Лесная королева

Она стояла прямо перед ним. Такая же тонкая, гибкая и сильная, как раньше. Даже две недели бесконечных пыток взбешенных непокорностью монахов не смогли сломить её, она владела более совершенной силой, магией исцеления. Неверный алый свет погасающего за краем неба солнца, льющийся через маленькое окно под самым потолком, нежно обвивал её плечи, струился по волнам золотых волос, целовал тонкие запястья со следами от кандалов, стекал тяжёлыми каплями по грубой, изорванной плетью ткани рубашки, льнул к исцарапанным, но по-прежнему нежным щиколоткам. Такая же, как и прежде. Гордая и доверчивая, измученная и прекрасная, испуганная и отважная, молчаливая и нежная. Такой он увидел её впервые, такой она уходила от него после бессонных ночей молитв и страданий, такой она оставалась сейчас и такой же она умрёт.

Он знал это. Знал так же хорошо, как и то, что сам отдаст приказ о выполнении приговора. Знал и понимал, что именно так и должно случиться. А ещё знал, что она не будет проклинать его, даже когда пламя охватит её хрупкое тело и от этого становилось невыносимо больно.

Каждый раз, наблюдая за теми пытками, которым подвергали её монахи, и слыша лишь тихие, едва различимые молитвы, вознесенные к Господу, он понимал, насколько она чище их. Каждый раз убеждаясь, что боль всё ещё не сломила её, понимал, насколько она сильнее. И каждый раз, приходя утром, чтобы вновь пожелать братьям удачи, понимал, насколько она прекрасна.

Каждый день, каждый час и каждую секунду, что бы ни случилось, и как бы её не истязали, она оставалась собой. И ничто не могло её изменить.

А он злился. Сам не понимая почему. Тихая, ноющая заноза не давала ему покоя ни днем, ни ночью, мешала спать и думать, не давала сидеть на месте. Он метался то по комнате, то по деревне и лишь приходя сюда, даже если просто понаблюдать за пытками, он успокаивался. Инквизитор знал, что сам допустил непростительную ошибку, и теперь ему предстояло расплачиваться. Ему казалось, что вся его жизнь, все его действия и мечты были одной сплошной ошибкой.

Ошибкой, которую уже невозможно исправить.

– Сильвия, – её имя слетело с его губ.

– Виктор, – её голос, как и прежде, чист и звонок, словно лесной ручей.

Не было никаких сомнений в том, что она слышала его шаги и знала, зачем он пришел. Девушка не вздрогнула, когда он толкнул створку двери, и та захлопнулась.

Именно сейчас, когда он стоял вот так один на один с ней и смотрел в её бездонные глаза, ему казалось, как кто-то заботливо извлекает из его души надоевшую занозу, и боль отступает. Стало легче, но он не собирался отступать от того, что задумал или может быть, понял. Он подошёл ближе и заглянул в её по-прежнему лучистые и знакомые глаза, ставшие для него не только лесной листвой, но и светом. Она встретила его взгляд без страха.

Виктор склонил голову набок и улыбнулся. Совсем как тогда, у ручья, когда она перевязывала на его руке царапины от клыков оборотня. А потом расстегнул пряжку плаща и отбросил его в угол, на кучу соломы, которая заменяла узнице постель. Алая ткань разлетелась покрывалом. Но Сильвия не проводила взглядом движение его руки, по-прежнему устремив свой взор в глубину его глаз. Она, несомненно, видела там намного больше, чем весь остальной мир. Но Виктору уже не хотелось решать загадки, не хотелось подчиняться правилам, что прежде сковывали его цепями, и не хотелось сдерживать себя.

И вовсе не важно, что он инквизитор, а она пленница. Что где-то там за стенами два стражника складывают для неё костёр, а оборотни в лесу мечутся, не зная как помочь своей принцессе. Неважно, что где-то дома навзрыд ревёт Анна, не желающая мириться с сожжением своей подруги. Что в запертой церкви молится отец Альхем, по чьим морщинистым щекам текут скупые старческие слёзы. Всё было совершенно не важно для них двоих. Были лишь они. Он и она. Переплетение их рук, россыпь золотых и русых кудрей и алые губы.

– Скоро рассвет, – её голос прозвучал тихо и нежно, словно она не боялась смерти.

– У нас ещё есть два часа, – он осторожно провёл ладонью по её золотым кудрям и улыбнулся их своенравности, – но потом мне надо будет уйти. Нельзя что бы монахи о чём-нибудь узнали.

– Да, я знаю. Не беспокойся, я не буду плакать.

– Сильвия…

– Нет, молчи. Я всё и так знаю. Оборотни предлагали мне сбежать.

– Предлагали?

– Да, – она прижалась щекой к его плечу и прикрыла глаза, – но я отказалась.

– Почему?

– Я знала, что ты придёшь.

Виктор закусил губу и уткнулся носом в её густые волосы, ища в них спасения от собственных страхов. Внутри него всё сжималось от ужаса, но что-либо менять было уже поздно.

– Сильвия, я…

– Я знаю. Молчи. Отец Альхем, что будет с ним?

– Он заперт в церкви. Завтра утром его выпустят оттуда. Не беспокойся, я не буду его преследовать.

– Виктор, пожалуйста, оставь эту деревню. Не надо больше здесь никого казнить, они все напуганы.

– Я знаю, – он прикоснулся губами к её тёплой коже и в очередной раз удивился этой мягкости, – вечером я навсегда покину деревню. И заберу отсюда всех, кого когда-то привёл.

– Спасибо.