Лесная крепость

– Нет, – жёстко ответил Ломоносов. – Ничего.

– Ладно. Проверь людей, пересчитай раненых… Мне ещё несколько минут надо, чтобы прийти в себя. Голова гудит. – Чердынцев опять покачнулся, перед ним поплыли багровые пятна, они вытягивались в нити, извивались по-змеиному, вновь превращались в пятна…

Убитых оказалось не шесть человек, а семь, Ломоносов посчитал неточно, одного партизана, засыпанного снегом и землёй, он не обнаружил, просто не мог обнаружить, понятно это стало при пересчёте… Убитого сохранившиеся после бомбёжки партизаны извлекли из его невольной могилы.

От дяди Коли Фабричного тоже кое-что нашлось. Впрочем, его это были останки или не его, утверждать никто не мог – бомба всё перемешала, тело изрубила в фарш, но ломоносовские разведчики в один голос заявили – его это останки… Дяди Колины.

С проклятого места того, едко пахнувшего убийственной кислятиной, выворачивающей не только ноздри, но и загонявшей глаза на лоб, под отросшие волосы, снимались бегом – все понимали, что место это надо покинуть как можно скорее. Чердынцев, ещё не отошедший от оглушения, бежал вместе со всеми…

Конечно, за ними оставался след, хорошо видный с самолётной высоты, – кроме санок, они теперь тащили за собой волокуши с привязанными к ним телами убитых партизан, – но когда они пройдут лесную редину, гладкостволье, рождённое подступающей из земной глуби болотной гнилью, и окажутся в настоящем лесу, густом, спасительном, самолётные наблюдатели уже вряд ли их разглядят… Партизан надёжно прикроют густые еловые и сосновые шапки, и в каком конкретно квадрате гигантского массива будут находиться партизаны, фрицам унюхать не дано – нюхалка у них не та…

Достигли границы густого леса, прошли метров двести и остановились, попадали, обессиленные, в снег, не в состоянии не то что двигаться дальше на своих двоих – не в состоянии даже ползти, вот как выложились.

Но Ломоносов всё-таки нашёл в себе силы, малые остатки их, взял двух разведчиков и, прижимаясь к стволам деревьев – на всякий случай, – заторопился по следу назад: надо было проверить, не увязался ли кто-нибудь за ними. Ведь слышна же была автоматная очередь… А чья это была очередь, кто скажет?

Разведчики обложили след волоком с двух сторон, попрятались, ушли под низкие еловые лапы – у молодых ёлок лапы всегда бывают густыми и низкими, – затихли.

Ломоносов подгрёб под себя побольше мягкого елового мусора, улёгся на него, как на перину, обломил ветку, застилавшую взор, она не только обзор перекрывала, но и мешала стрелять – вдруг придётся дать отпор каким-нибудь гаврикам в полицейской форме или их покровителям в бабских полушалках, намотанных на уши? В раздвиге ветвей было видно и небо, необычайно ясное, без единого мусорного пёрышка, невесть по какому поводу такое нарядное.

Вдалеке послышался звук, заставивший Ломоносова насторожиться, даже более – звук этот, знакомый после пережитого, взбил на коже колючие прыщи-пупырышки, в ушах родил тревожный звон.

Это был звук многих самолётных моторов. Выходит, эскадрилья возвращается. Сосновые макушки возбуждённо затрепетали, по стволам побежала нервная дрожь. Ломоносов автоматом отодвинул в сторону лапу, делая обзор пошире…

Голубеющий на солнце глубокий волок уходил далеко, на полкилометра отсюда, терялся в редине чахлых кривобоких стволов – там был край болота. Ломоносов вгляделся в глубину пространства – не зашевелится ли там кто-нибудь, не объявятся ли живые муравьи – человеки. Нет, земля была мертва, живой рёв доносился только с неба.

Рёв усилился, в воздухе раздались пистолетные хлопки, звук этот плющился о твёрдые стволы, вот показался низко идущий самолёт, промахнул у Ломоносова над головой, разломил пространство и исчез в нём. Ушёл, нагруженный бомбами, ни одной из них не сбросил.

Следом за ним низко, почти цепляясь широко расставленными колёсами за сосновые макушки, пронёсся второй самолёт, гладкотелый, с блестящими крыльями, украшенными чёрными крестами, и хищно вытянутым фюзеляжем. Снизу хорошо были видны масляные потоки, тянувшиеся по корпусу из-под моторного кожуха.

– Хоть бы ты, гад, завалился где-нибудь, – неприязненно пробормотал маленький солдат, – или бы в тебя кто-нибудь из ракетницы шарахнул прямо в бензопровод!

Самолёты потеряли партизанскую группу, бомбы сбросили неприцельно в лес, погубили десятка три ни в чём не повинных елей и ушли.

Комиссар результатами рейда был недоволен, озабоченно расчесывал пальцами усы.

– Из-за какой-то недоделанной сучки мы потеряли десять человек, Евгений Евгеньевич, – сказал он. – Слишком дорогая это цена!

– Дорогая, – согласился Чердынцев, – только выхода у нас не было. Если бы мы не пришли в Росстань и не взяли, как ты говоришь, недоделанную сучку за шкирку, люди бы перестали верить в нас, нам, а вместе с нами и Советской власти. Любой подобный поход обязательно подразумевает жертвы. Их обязательно берут в расчёт. И ничего тут не поделаешь – это закон.