Лесная невеста

Над каждой раной она шептала заговор, как положено, по три раза, но пользы было мало. Обернувшись, Зимобор вдруг увидел у нее в руках настоящую иголку с тоненькой высушенной жилкой вместо нитки. Сперва он подумал, что это тоже оберег, вроде как для наглядности, помогающий ворожбе, но Елага, заметив его взгляд, ответила:

– Зашивать буду!

Когда наконец с перевязками было покончено, вдруг оказалось, что почти рассвело. Народ понемногу разбрелся по домам. Зимобор вышел из избы и присел на крылечке передохнуть. Воздух был серым, а не черным, и, хотя до солнца оставалось еще время, можно было считать, что пришло утро. Разглядывая избу зелейницы и конек на крыше, вырезанный из цельного елового комля, Зимобор вспомнил Смолянск и вдруг поразился, как далек от него родной город и все его дела. Видели бы его сейчас… Видела бы княжна Избрана своего сводного брата – разлохмаченного, в исподней рубахе, с липкими пальцами, на которых сохнет чужая кровь… Как знать – не уведи его тогда Младина с погребения, не кончился бы кровью его спор с Избраной?

И что там теперь?

Утром Елага снова взяла свою чару с водой из семи источников и пошла кропить поля. У вчерашних костров было полно народу. Везде валялись разбросанные и затоптанные угли, лежал опрокинутый котелок с кусками недоваренной рыбы. На изрытой земле еще виднелись пятна крови, валялся Горденин кол, и везде были ясно видны глубокие отпечатки свиных копыт. Такие знакомые и обычные, они вызывали ужас – это были следы оборотня.

– Ведьма злая или колдун, когда зверем обернутся, всегда бывают белыми либо серыми! – толковал старик Прокуда. При этом он был возбужден, как любопытный мальчишка, и в его волнении чувствовалось ликование: только дети умеют так радоваться всему необычному, еще не отличая хорошее от плохого. – Все ясно – соседи наши болотные опять постарались! Ну, теперь жизнь пойдет! Налетай, завязывай! – выкрикивал он свое любимое присловье, почти приплясывая на месте.

– Провалиться бы им поглубже!

– Провалились уже! – бормотал Слётыш, с рассветом одним из первых явившийся поглядеть вчерашнее место. – Ниже некуда!

Само поле тоже вызывало слезы: по всему ближнему краю всходы были втоптаны в землю и никогда не поднимутся. Подальше виднелись протоптанные дорожки – по одной на каждого, кто бежал отсюда ночью, не чуя земли под ногами. Вчерашние сторожа стояли как в воду опущенные, и каждый чувствовал себя злодеем хуже самих волхид. Поставили стеречь, а они сами, своими ногами глупыми еще хуже напортили!

Однако Елага опять, как и вчера, с приговором обошла все поля, брызгая их освященной водой.

– Завтра с помощью Макоши срежем залом! – говорила она. – Ничего, справимся как-нибудь!

Но в тот же день случилось и кое-что приятное. Пестряйка нашел прямо на опушке целых два белых гриба. После вчерашнего многим и посмотреть в сторону леса было жутко, но при этой вести все живо похватали корзинки: появления грибов тут ждали как великого счастья. Девушки, дети, женщины, старики и старухи, даже из мужчин кое-кто потянулись к лесу – все кучками, семьями. Полочане, чтобы развеяться и запастись едой, отправились в лес со всеми.

– Бояться волков – быть без грибов! – приговаривала Дивина, вытаскивая из сеней запыленное лукошко и повязывая голову белым платочком от лесных клещей – «лосиной блохи», которой стоит опасаться в конце весны и начале лета. – Пойдешь с нами? – обратилась она к Зимобору.

– Еще бы! – воскликнул он. – Уж больно в вашем лесу свиньи водятся… неласковые!

Сбегав в городок, он одолжил у Воротисветовых кметей хорошую прочную рогатину. Там смеялись, спрашивая, неужели под Смолянском такие буйные и опасные грибы, и Зимобор смеялся вместе с ними, но на самом деле все знали, что вооружился он вовсе не напрасно.

В рощу они вошли с целой толпой женщин и детей, но там, собирая землянику, все постепенно разбрелись, и рядом с ними остались лишь несколько человек: неразлучные Вертлянка с Нивяницей, за которыми увязался Печурка, девочка лет восьми с длинной травинкой, на которую были нанизаны ягоды, старуха с лукошком и взлохмаченный мальчик лет шести-семи с палкой, которая изображала меч и которой он с шумом рубил траву.