– Ой, матушка! – всхлипывала Вертлянка. Ее била крупная дрожь, по лицу текли слезы потрясения и ужаса, а обе руки меж тем проворно сгребали назад в корзину рассыпанные грибы. – И понесло же меня в лес! Матушка! Макошь-Матушка! Как живы-то… Чуть было не… Матушка! Огради тыном железным…
Собравшись, заторопились домой. Все еще были немного не в себе, дети хныкали, старуха бормотала обереги. Когда они были уже недалеко от опушки, кто-то вдруг с громким треском выскочил из кустов прямо им навстречу. Нивяница и Вертлянка вскрикнули и опять уронили корзину, Зимобор выставил рогатину.
Но это оказался всего-навсего Слётыш.
– Ты, Дивина! – воскликнул подросток. – Живая? А то… Меня Горденя послал.
– Что с ним? Хуже? Бредит? – озабоченно спросила Дивина.
– Да нет. В себе. Тревожится только. Что это, говорит, все из лесу вернулись, а ее все нет, не случилось ли чего?
– Горденя! – вдруг ахнула Дивина таким страшным голосом, будто увидела что-то непоправимое. – Дура я, дура! – Выпустив ручку корзины, она прижала оба сжатых кулака ко лбу. – Ой, как же я раньше не поняла! Ее же ловить надо! У меня из памяти вон, и никто не скажет!
– Что – не скажет? Ты о чем? – не понял Зимобор.
– Ее, тварь эту белую, что Горденю покусала, живой надо взять! Пропади она пропадом, но ведь Горденя! Ноги же! Правда, еще не поздно. Может, она ночью опять придет! – с надеждой воскликнула Дивина, и все прочие посмотрели на нее как на сумасшедшую. Они-то надеялись, что белая тварь не придет больше никогда.
– Ничего не понимаю, – честно сказал Зимобор.
– Ведь Горденя же! – втолковывала ему Дивина. – И Зорница с Чистеней! Они же не встанут без этого!
Окинув взглядом изумленные лица, Дивина с усилием взяла себя в руки и объяснила по порядку:
– Если кого оборотень ранит, то не поможет ему никакое коренье, никакое зелье, а только кровь того самого оборотня! Иначе ему никак не вылечиться. Белая свинья Горденю покусала, теперь лечить его можно только кровью белой свиньи! Ее крови надо! Иначе Горденя всю жизнь так и пролежит!
Дивина хмурилась, в глазах ее светились яростная решимость и отчаяние, как будто она видела перед собой целое вражеское войско, но намерена была сражаться до конца. Зимобор смотрел на нее, забыв даже про волхид: ни в одной девушке, считая и сестру Избрану, он не видел такого сильного и пылкого воинского духа, как в дочери простой зелейницы из глухого лесного городишки. Родись она мужчиной, из нее бы вышел воевода.
– Или… Если матушка ничего не придумает… Я тогда к Деду пойду, – сказала она.
Обе подруги охнули, старуха покачала головой. Зимобор хотел спросить, далеко ли живет этот загадочный дед, но посмотрел на изменившиеся лица девушек и сообразил: этот дед – не из такой родни, к которой ходят в гости по доброй воле.
Весь день Дивина ходила сумрачная и неразговорчивая, обдумывая поимку белой свиньи. Наступившей ночью уже никто не сторожил поля. Третьим утром Елага, в третий раз обрызгав поля наговоренной водой, наконец-то срезала залом и положила его в ступицу сломанного колеса. Помогали ей только Дивина и Крепениха, мать Гордени, мудрая и надежная женщина. Сейчас глаза у нее были красные и выглядела она осунувшейся. Старшего ее сына перенесли домой, и она день и ночь сидела возле него. От боли он почти не спал, ничего не ел и так изменился, что все, кто его видел, ужасались. Все соседи почти не сомневались, что жить ему осталось недолго.
Уложив залом на колесо, Елага подожгла его и нараспев заговорила, держа руки ладонями к пламени:
– Залом, залом, взвейся над огнем, рассыпься пеплом по земле, не делай вреда никому! Огонь очищает, беду прогоняет!
– Еще опахать бы поле, да и город заодно! – заметила Крепениха, когда пепел от сожженного залома был собран и высыпан в реку.
– Хорошо бы, да сейчас не время! – Елага покачала головой. – На заре перед Купалой – вот тогда польза будет самая большая. Это вы уж без меня. Справитесь?
Елага собиралась на Дивью гору, священную гору, куда на солнцеворот зимой и на Купалу летом собирались волхвы и чародеи западных кривичей. Ей еще на днях следовало пуститься в путь, но она задержалась из-за залома. Но больше медлить было нельзя, и в тот же день зелейница ушла. Проводив ее до Выдреницы, Дивина вернулась. Теперь трое раненых, не считая Доморада, остались у нее на руках.
– Старый залом срезали, наверняка сегодня ночью придут новый делать, – сказала она Зимобору. – Я Канючиху попросила с парнями посидеть, поможет тебе, если что.
– А ты куда собралась? – Зимобор поднял брови. Время было не для гулянья.
– Пойду поле сторожить.
– Сторожили уже. Может, хватит? Тебя-то кто перевязывать будет, бабка Канючиха?
– Ну, меня так просто не возьмешь, я ведь не на осиновый кол полагаюсь.
– Может, у них в запасе есть чудо еще похлеще той свиньи!
– Ну, хоть узнаю, что это за тварь. У меня теперь Волотова голова[26]
есть.– Где же взяла? – Зимобор удивился.
– У Деда попросила. Сестры принесли.
Зимобор не стал спрашивать, что это за сестры, но они, видимо, не числились в жителях ни Радогоща, ни соседних поселений.