Лесная невеста

С ума они посходили, что ли? Похоже было, что это какой-то местный вид ворожбы: волхид и прочую нечисть старались запутать, сбить с толку и как бы выбросить из годового круга, в котором зима, лето и осень были перемешаны между собой. С бороной обходя все улицы городка и ближайшие поля, женщины не раз шагали мимо Елагиных ворот, и Зимобор снова слышал странно звучащие, совсем не вовремя выпеваемые слова:

По месяцу жали,
Серпы поломали,
В краю не бывали,
Людей не видали…

Мороз, мороз!

Не бей нашу рожь, наш овес!

Бей дуб, да клен, да бабий лен!

Да конопли, как хочешь, колоти!

– вразнобой голосили женщины и старухи.

Вот песня ушла в сторону пострадавшего поля, куда после той жуткой ночи никто не смел ходить. Зимобор стоял под воротами, поглядывая на багровеющее небо, где последние лучи солнца уже гасли, и с нетерпением ждал, чтобы все скорее кончилось: хотелось, чтобы Дивина побыстрее вернулась. Купала есть Купала: его разбирало смутное возбуждение, нетерпение, неопределенное, но тревожно-приятное ожидание. Что бы там ни было, в купальскую ночь не спят и не сидят дома: будь хоть весь лес полон волхид и прочей дряни, их ждет Девичий луг, костры, речка… В мыслях носились смутные, тревожащие образы, Зимобор уже ощущал рядом с собой девушку, к которой его так тянуло, его пробирала дрожь, и он напряженно вслушивался в далекие голоса, ожидая, не возвращаются ли они в город, не идет ли она домой…

И вдруг там, на поле, раздался крик – пронзительный крик немолодой уже женщины показался особенно диким среди тишины, после слаженного пения. Зимобор вздрогнул и схватился за створку ворот. Вдали закричали снова, теперь уже много голосов. Ему вмиг представилась не то белая свинья, бегущая прямо на толпу беззащитных женщин, не то еще что-то жуткое.

Забыв, что ему велено сидеть дома, Зимобор толкнул створку ворот и бегом бросился за избы, откуда было видно поле. Из ворот показывались люди, все смотрели в ту же сторону, многие спешили наружу, хотя и боязливо; но Зимобор, мчавшийся со всех ног, опередил остальных.

– А-а-а! – завопил кто-то совсем близко впереди, и это был голос Дивины – искаженный, немного хриплый от ужаса. – Помогите, помогите! – задыхаясь, срываясь, звал голос, и Зимобор мчался, как ветер, в холодном ужасе от мысли, что может не успеть. – Спасите! Ой, гибель моя!

Он выскочил на поле и тут же наткнулся на толпу женщин. Увидев его, все разом ахнули, вскрикнули, замерли. Крепениха, все еще с бороной на голове, выкрикнула что-то неразборчивое и вдруг швырнула борону прямо в Зимобора. Он едва сумел уклониться, чтобы торчащие сучья не поранили ему голову, быстро огляделся, пытаясь увидеть белую свинью или другую напасть, но тут все женщины накинулись на него. У каждой вдруг оказалась в руке дубина, и все эти дубины осыпали его градом ударов.

Ничего не понимая, Зимобор уклонялся, как мог; мелькнула мысль, что на него напала стая волхид, но он же знал эти лица, искаженные мстительной яростью. В ушах звучали неразборчивые, злобные крики, и увесистые удары один за другим обрушивались на его голову, спину, бока. Перестав соображать, Зимобор выхватил у кого-то дубину и стал отмахиваться. Конечно, он справился бы с толпой обезумевших женщин, но сейчас старался никого не задеть, ибо еще не понял, волхиды ли это. Волхиды умеют прикинуться хоть родной матерью, в этом он уже убедился; но, вяз червленый, какие же это волхиды?! Вот Крепениха, с морщинками возле светлых глаз на коричневой коже и рыжим платком на голове; а это бабка Перепечиха со двора, что напротив Елагиного, и Гладышиха, злая, ворчливая и любопытная бабка, которая часто приходила к ним, и тетка Сполошиха, обычно добродушная, первая разносчица новостей, и тетка Кучерявиха, у которой на каждый случай жизни есть опыт и совет, – они были живые, настоящие. Это не могли быть волхиды! Но и удары они наносили самые настоящие – суетливо, бестолково, теснясь, наваливаясь всей кучей и только мешая друг другу, попадая чаще друг по другу, чем по нему. С неистовыми визгами, криками, яростными и гневными воплями, коричневые от загара и красные от горячки боя, женщины замахивались и промахивались, толкались, падали, снова лезли, осыпая его малопонятной бранью и обрывками каких-то заклятий. Летели во все стороны оторванные цветы, зеленые ошметки венков, а то и отодранные с уборов кольца-заушницы.