Лесная невеста

– Нечего зря дурное поминать, надо дело делать, – сказала Дивина и огляделась, опираясь о коромысло, воткнутое в песок. – Крепень, дай твоих ребят, а? Побыстрее надо людей выручить, а то ночь настанет, сами знаете…

– Как не знать! – Крепень и его жена, возле которой стоял понурый Горденя, разом закивали.

Зимобор оглядывался, пытаясь понять, в чем дело. Все здесь знали что-то нехорошее, чем не хотели с ним делиться.

– Сейчас пойдем, только посмотрю, не надо ли кому руки-ноги чинить! Передохните чуток. Пестряйка! – Дивина обернулась и позвала того парнишку в серой рубашке. – Подержи коромысло.

Еще некоторое время Зимобор сидел в сторонке на чьей-то волокуше, пока девушка возилась возле пострадавших «стеночников»: обмывала и осматривала раны и ушибы, кого-то перевязывала, объясняла матерям и женам, какой травой поить, а какую прикладывать. Один мужик вывихнул кисть, и Дивина быстро ее вправила, действуя так же умело и решительно, как и при усмирении Гордени. Горденя тем временем окончательно пришел в себя и ходил за Дивиной, как побитая собака, что-то говорил ей, объяснялся и, похоже, оправдывался, показывал свою рваную рубаху. Зимобор острым глазом из-под полуопущенных век наблюдал за ними: казалось бы, его это все не касается, но почему-то не давал покоя вопрос, не жених ли ей этот Горденя. Да нет, признаков просватанной в ее одежде не видно, надо думать, Горденя только на предстоящую осень надеется. Но девушка лишь отмахивалась от него:

– Ну, схватили тебя за рубаху, великое дело! Ты сам-то на Медвежий день Осинцу чуть руку не оторвал – и ничего, а теперь рубаху порвали ему – а он и взбеленился! Ну тебя, не мешайся! Надоел! Поняла, Зарянка? Травой кровохлебкой омывать, как станешь перевязывать. Если нету, то зайди к нам, мы дадим. Вот и заваривать заодно научу! Ну, ты хороша, мать! Уж полгода замужем, а такого простого дела не умеешь!

Покончив с делами, Дивина подошла, вытирая руки краем подола, и не один Зимобор при этом невольно бросил взгляд на ее ноги.

– Пошли, ребята! – Хромой Крепень призывно взмахнул своей суковатой палкой. – Кто недодрался, тому мы сейчас работу найдем! И ты с нами ступай, сынок, там как раз твоя сила требуется.

Вслед за ним и Зимобором двинулась целая толпа мужчин и парней, человек двадцать. Дивина тоже шла с ними, опираясь на коромысло.

– В Гульбиче говорили, что у вас травница есть хорошая, – обратился к ней Зимобор. – Нам бы она надобна, а я думаю, уже сыскал. Не ты ли?

– Тебе, видать, про матушку мою говорили. – Девушка кивнула. – А болеет кто?

– Доморад болеет, хозяин наш. Сердце у него слабое. Я его уже молодильником поил, а то он три дня с места двинуться не мог, застряли за переход от Гульбича.

– А ты сам, что ли, ведун? – Дивина покосилась на него и недоверчиво усмехнулась.

– Я не ведун, а мой отец тем же самым хворал. Научишься.

– У нас молодильник есть, и еще кое-что. Давай тогда к нам купца, у нас в беседе есть где его положить. – Дивина показала на свои ворота, мимо которых как раз проходили. – Сейчас, только ведра занесу.

Она скрылась за воротами, и Зимобор замедлил шаг. Но Дивина почти тут же вернулась и догнала их, уже обутая в лычаки с кожаной подметкой, причем ничуть не запыхалась, как будто ведра, полные воды, ничего не весили. От девушки веяло свежестью, здоровьем и силой, редкими в нынешнее время. Приглядевшись, Зимобор определил, что она не из самых юных, и лет ей было восемнадцать-девятнадцать. Впрочем, созревших и незамужних девушек хватало везде, поскольку в два последних тяжелых года свадеб почти не играли.

– А кто здесь у вас старший? – расспрашивал он дорогой.

– Старейшина у нас Воротисвет Ждимилович, он и жрец старший, и мыто собирает. Родич нашего князя Столпомера. А вон там святилище старое. – Девушка обернулась и показала куда-то за пригорок, на котором стоял город. – Отсюда не видно.

– А чего княжий родич в такой глуши сидит? Или князь ваш его не любит?

– Почему не любит? Места здесь опасные, до ваших, – она окинула Зимобора значительным взглядом, – близко. Ведь Радегощ в прежние времена смолянам принадлежал?

– Верно, основал его наш князь Радогость.

– Того гляди, опять ратью пойдут. Потому князь и держит здесь родича. У него и дружина есть, ты не думай!

– И где же он был? – Зимобор пожал плечами. – Такое буйство на торгу, а ему и дела нет! Прислал бы хоть людей, разняли бы! У нас в Смолянске всегда разнимают.

– И у нас разнимают, да тут… тут дело особое. – Дивина явно колебалась, говорить ли. – Воевода, вернее сказать, сын его Порелют, Горденю не любит. Звал его к себе в дружину – тот не пошел. К тому же… – Она хотела сказать еще что-то, но передумала. – Ну, он такой. Горденюшка наш как разойдется, ни матушки, ни батюшки не пожалеет. Кроме как коромыслом, его и не вразумишь. Ничего, голова крепкая, и не то выдержит. Завтра опять будет колобродить, как новенький.