– На обоих детях его, говорят, это проклятие, – припоминал Хват. – Да кто говорит, тьфу, бабы что-то шепчут, а чего шепчут, и сами не знают. Вот княгиня точно знала. Она, видать, и принесла с собой. Не надо бы князю на ней жениться, от женитьбы он и был проклят. У них тут какой только нечисти нет, какого дурного колдовства! Мертвецы по земле ходят, а если нашалят чего, их в суд вызывают, видано ли дело! Да куда деваться, сам понимаю. Не женись он тогда, не дал бы ему старый конунг войска, не отвоевали бы наши отцы Полотеск и правил бы там сейчас род Велебора смолянского. А из-за жены и дети князевы оказались прокляты. Дочка при ней осталась – пропала, сына вот сохраняют варяжские боги, хоть на этом им спасибо.
У оконечности мыса навстречу им вышли сразу три свейских корабля – длинные, узкие, низко сидящие, похожие на деревянных змеев, скользящих по сероватому морю. Сходство увеличивала змеиная морда, вырезанная на переднем штевне каждого. Варяжские корабли Зимобор видел в Ладоге и даже помнил, что они называются «дреки», что значит что-то вроде Змея Горыныча. Гребцов на каждом было по сорок, да еще человек двадцать сидели внутри. Это была береговая стража – конунг свеев начинал охранять свой город издалека. Выглядели морские дружины внушительно и грозно: на каждом из воинов был шлем, над круглыми щитами блестели железным лесом наконечники копий. Зимобор даже немного встревожился, но Хват, уже бывавший здесь, успокоил товарищей: береговая стража встречала проезжающих, но никогда не обижала мирных гостей.
Один из кораблей, самый большой, приблизился, и тут Хват принялся размахивать руками и кричать:
– Смотри, смотри, это и есть наш Бранеслав Столпомерич! Он самый, видишь, впереди!
Зимобор пока еще ничего не видел, но на большом корабле их, вероятно, тоже узнали.
– Хейль ду! Привет тебе! Это ты, Доброгнев Лишеневич! – послышался оттуда чей-то голос. – Здравствуй, дядька! Вот и вы к нам! А я уж сам хотел к отцу посылать, да нет, думаю, скоро приедут! Давайте за мной!
Большой корабль развернулся и пошел в обход мыса, полотеский обоз тронулся за ним. Два других «горыныча» остались нести службу.
Наконец показалось поселение: ряды больших безоконных домов вдоль ручья и дальше, поставленных в беспорядке, но достаточно тесно. Здесь уже не было вскопанных грядок, не паслась скотина, узкие – двоим едва разойтись – дорожки между домами были вымощены досками и бревнами. К берегу везде лепились корабли, ладьи и лодочки, а народу было так много, что даже Зимобор, привыкший жить в стольном городе, удивился.
Дреки причалили, полотеские ладьи стали одна за другой подходить к берегу. Найти свободное место было непросто, ладьи медлили в воде, загораживая путь одна другой, где-то уже столкнулись, трещали весла, раздавались крики, повсюду царила суета. Какие-то люди бегали туда-сюда, что-то крича, давая советы, указания и распоряжения.
Высокий, плечистый воин соскочил с «горыныча», едва тот приблизился к полосе песка, и сам решительно взялся за дело. Княжич Бранеслав метался по берегу, громко и повелительно кричал что-то по-варяжски, раздавал распоряжения, даже схватил кого-то за шиворот и тряс, потом отпихнул и сам стал толкать в воду какую-то из торговых ладей, которая, по его мнению, вовсе не должна тут стоять. Его дружина тоже принялась за дело, и вскоре всем славянским ладьям нашлось место. Все они были вытащены на берег, десятники и торговые гости собрались вокруг воеводы.
– Пока не разгружайтесь, я вас устрою! – говорил Бранеслав, уже по-славянски, подойдя и обняв Доброгнева.
Княжич был довольно красивым парнем, лет двадцати с небольшим, с такими же, как у Столпомера, темно-голубыми глазами, только брови его были светлее, а лицо тоньше. По одежде и оружию он был совершенно свей, часто вставлял в речь варяжские слова, позабыв, как это будет по-славянски, и во всем облике его, даже в выражении лица было что-то настолько здешнее, что Зимобор никогда не угадал бы в нем кривича, если бы не знал, кто это.
– Значит, сколько у вас человек? – деловито расспрашивал Бранеслав. – Привезли меха? А зерно? Ах да, недород, я знаю, купцы говорили. Ясно, сейчас все будет. Пусть пока люди здесь побудут, а к вечеру я всех размещу.
– Да тепло сейчас, можно и тут, возле ладей, ночевать! – отвечал Доброгнев. – Не зима, ты очень-то не суетись, мы шатры на всех захватили…
– Мало ли что не зима, а люди моего отца на земле спать не будут! – Княжич решительно мотнул головой, отбросив с высокого лба прядь прямых светло-русых волос. Видно было, что он упрям, горяч, самолюбив и не привык уступать. – Мы с тобой, воевода, сейчас к конунгу пойдем.
– Здесь он?
– Здесь, в усадьбе. В летний поход пошел Сигфред ярл, а конунг в этот раз остался. Идем, он даст тебе и твоим людям место в усадьбе.
– Да нам бы лучше с товарами, поближе…