Лесная невеста

Зимобор и Хват оказались на двух «горынычах», среди дружины Бранеслава. Когда-то двенадцатилетний княжич приехал в Бирку в сопровождении тридцати отроков, которые взрослели и мужали вместе с ним. Из тех тридцати уцелело всего девять человек, остальные за прошедшие десять лет погибли в разных битвах, умерли от ран или болезней. Нынешняя дружина Бранеслава состояла в основном из свеев, и недостатка в желающих служить ему не ощущалось: он славился как вождь отважный и удачливый в битвах, щедрый и справедливый при дележе добычи, что же еще нужно?

Наблюдая за Бранеславом, Зимобор невольно качал головой. В единственном сыне Столпомера не осталось уже ничего славянского, ни единой пуговицы, даже ни единой мысли. Он был истинным северным вождем, все его мысли были о славе и добыче, которые он умел завоевывать на море и на суше. Как он будет жить, когда вернется в Полотеск? И как Полотеск будет жить под его управлением?

Но нередко Зимобору приходила в голову мысль: а что, собственно, ему-то мешает собрать дружину, поступить на службу к такому же варяжскому конунгу и добиться всего того же самого? В том числе и войска, с которым можно отвоевать Смолянск, как Столпомер когда-то отвоевал Полотеск? Ведь об этом ему говорила Младина, для этого она послала его к Столпомеру… Вот только Столпомер отвоевывал свою землю у чужих, а ему придется биться с кровными родственниками.

Однако сейчас, на таком расстоянии от дома, эта мысль не казалась ужасной. Гораздо ужаснее, будучи потомком богов и полноправным наследником княжьего стола, служить десятником, проверять ночные стражи и давать нахлобучку разгильдяю Свояте, который опять нанюхался порошка серых мухоморов – где только берет, подлюга! – потому что, дескать, хочет стать берсерком. Как будто мало Горяя, который и без всяких мухоморов с одного удара приходит в такое бешенство, что не различает своих и чужих!

Несколько дней корабли шли на юг вдоль каменистого побережья, то на веслах, то под парусами из толстой шерсти. Кривичи неуютно чувствовали себя на корабле, а для свеев он был все равно что дом родной: они не только спали и ели на нем, разжигая огонь под котлом на нарочно устроенной куче камней, но и упражнялись, сражаясь друг с другом, несмотря на качку, и даже показывали свою ловкость, бегая по веслам, вытянутыми прямо над водой. Как они объясняли, это умение очень полезно во время боя. Хродлейв сын Гуннара, с которым Зимобор делил скамью и весло, даже пытался рассказать какую-то очень смешную историю про другого хирдмана, Торира, но слов не хватало, и Зимобор уразумел только, что тот однажды спьяну побежал как-то не так и ухитрился сломать аж два весла, причем на чужом корабле, после чего получил оба эти весла в подарок и волок их на себе до своей стоянки. Бранеславовы хирдманы сгибались пополам от смеха, вспоминая эту историю, а Торир с тех пор так и носил прозвище Два Весла.

Зимобор запомнил много новых слов и мог уже вполне сносно объясняться. Названия разных предметов вооружения он знал и раньше, но теперь выяснил, например, что шлем в обычной речи называется просто «хьяльм», а в хвалебных песнях – непременно «хильдигьёльт», что значит «боров битвы», или «хильдисвин» – «свинья битвы», или еще как-нибудь этак, заковыристо. Свинья в обоих языках, как ни странно, называлась одинаково. Он запомнил, что большой покой с очагом и скамьями здесь зовется «скали», или «эльдаскали», или еще «стова». Что хозяйка дома называется «хусфрейя», то есть госпожа дома, хозяин – «хусгуми», а вот «хускарл» будет совсем наоборот – раб. Что словом «спорд» можно назвать и рыбий хвост, и нижний край щита, а отсюда идет много шуток о «голодных берсерках», которые-де второпях спутали одно с другим (поскольку берсерки, приходя в боевое безумие, по слухам, имеют обыкновение вгрызаться в собственный щит). Другие кривичи тоже попривыкли к языку и нашли себе приятелей, так что Зимобор не раз засыпал и просыпался под беседу вроде такой:

– Лейв, пойдем пить брагу!

– Сокол, уйди!

Уже заметно похолодало, близились зимние бури, Бранеслав купил для всех кривичей плащи из тюленьих шкур, с капюшонами, чтобы укрываться от холодных брызг. Кривичи сами, как и свеи, настолько провоняли рыбьим жиром, что перестали замечать запах, который поначалу казался им невыносимым.

– Вы теперь пахнете, как мы, а значит, вы почти наши! – говорил Зимобору Хродлейв, дружески хлопая по плечу.

– Ликлиг тил тэс! – Зимобор улыбался. – Похоже на то.

Некоторые звуки ему еще плохо давались, но его понимали.