Лесная невеста

Хорошо ему, греку, говорить: а может, их нет? Младина, младшая из вещих вил, конечно, есть на самом деле, она не сказка и не грезы засыпающих рожениц, которым мерещится, будто какие-то три женщины приходят предсказывать судьбу их драгоценным младенцам. Ведь у каждого есть настоящее, прошлое и будущее. Есть и она – дева первозданных вод, та жаждущая женская сущность, которая хочет рожать, потому что такова ее природа. И как она создает судьбу людей, так хочет взять у них сил для этого создания, облекаясь в те чисто человеческие формы, которые они, люди, способны воспринять. Сущность первозданных вод становится девушкой – юной, красивой, нежной, страстной, – о которой мечтает каждый мужчина. Но Дева вкладывает в свой образ всю ту мстительную ревность, которая так порочит небожителей, делая их уж слишком похожими на людей. Боги-силы, боги-стихии создали людей, как создали всю зримую и незримую вселенную, а люди благодаря воображению воплотили их в образы, ставшие их подобием, и тем самым укрепили связь, сделав ее ближе и теснее, как кровное родство.

И даже сейчас, столько времени спустя, под чужим небом, Зимобор отлично помнил чувство, переполнявшее его вблизи богини, – горячую и всепоглощающую любовь к ней. Он ничего не собирался просить у нее, ни о чем не хотел спрашивать – все существо его стремилось только выразить ей его любовь, такую сильную, что по телу пробегала дрожь, а в глазах выступали слезы. Наверное, и здесь, в земле свеев, правит та же великая богиня, только под другим именем. Должно быть, когда-то она правила и землей ромеев, но как давно она ушла оттуда, забытая неблагодарными детьми!

Как объяснить это все? Хотя бы себе, не говоря уж об этом греке? Как найти такие слова на чужом полузабытом языке в конце обильного жертвенного пира?

Грек тоже молчал. Его народ был очень стар – еще две тысячи лет назад, когда славяне считали родство по материнской линии, рыхлили палы сохой из лосиного рога, брали в жены своих сестер, а всякого чужака считали лесным духом, жители Эллады уже строили города на холмах, беломраморные храмы над теплым морем, собирались на площадях, чтобы поспорить об искусстве управления государством, за счет города снаряжали корабли для исследования новых торговых путей. Их мир был давно освоен, нанесен на карты, образцы которых они взяли у еще более древних и умудренных народов, и очищен от чудовищ, изгнанных за границы известного пространства. Подвиги их древних героев, искаженные и потускневшие, стали только рисунками на запыленных черепках, и в их подлинность не верили даже дети. Деяния их богов давно служили только источником сюжетов для комедий и ничем не отличались от ежедневных забот любого городского судьи: воровство, грабеж, месть, совращение, мошенничество… Человеческий дух давно перервал живую пуповину, соединявшую его с вселенной. Теперь земля и небо стали для него лишь зеркалами, в которых он видел одного себя. Конечно, ему и бог понадобился новый. Один, как один во вселенной сам новый человек.

Но славян этому богу пока было нечем привлечь. Они еще помнили, как Тот Свет, страну мертвых, сознание дедов помещало за ближайшую реку, потому что текучая вода считалась неодолимой преградой – гранью миров. Не как сказки, но как живые родовые предания, они помнили те трагедии, которыми сопровождался переход от внутриродовых к межродовым бракам. Они расселялись, двигаясь вдоль рек, и чем шире делался их мир, тем более могучими мыслились боги, создавшие его. В последние три-четыре века он распахнулся наконец так широко, что в него попали не только варяги, но даже далекие ромеи, наследники эллинов. Боги славян уже не были духами предков, живущими под порогом, – они стали творцами вселенной и получили невиданный прежде приток сил.

И от любви к ним, желая сделать их еще ближе, люди отдавали им самое дорогое – свои собственные чувства, мысли, переживания и сами судьбы, возвращая то, что было когда-то от них получено.

– Эй, ты чего? – Теперь уже Хват, которому не понравилось его слишком задумчивое лицо, пихнул Зимобора в бок. – Не спи – зима приснится, ноги отморозишь!

А Асмунд Скальд, которому в руки всунули арфу, с пьяной торжественностью пел славу своему конунгу:

В громе бранной стали
рати бились храбро…

Вся дружина хором подхватывала припев, отбивая такт ладонями по столу, и на лице раскрасневшегося, пьяного, гордого и счастливого Бранеслава отражалось упоение, делавшее его поистине равным богам.

В начале месяца зернича длинная вереница кораблей отошла от пролива. Из тех ладей, на которых прибыли кривичи, Бранеслав взял с собой только три самые большие – на них шел Доброгнев со своей дружиной, – а отцовских три десятка распределил по двум своим кораблям. Один десяток во главе с Сулицей остался в Бирке охранять товар.