Лесная нимфа

Что и говорить, стилистика и тематика оных романчиков и детективов находилась в вопиющем противоречии с тем литературным штилем, который превалировал в приватном зале «Бумс-Раунда». Здесь махали ногами сознанья, здесь тоска возвращалась с парада, оставив ботинки под дверью, здесь сдавали сердце в пункт приема стеклопосуды (Алена хорошенько не поняла, почему: то ли оно было пустым, как консервная банка, то ли это было пропитое сердце алкоголика, кое более ни на что, кроме как быть сданным в этот самый пункт, уже не годилось), здесь шли сквозь вены, здесь мотались по жизни туда-сюда, с неба на землю, здесь, не обинуясь, рифмовали туда-вода-города-череда и суп-глуп…

Когда Алена пришла, какой-то очень хорошенький кудрявый мальчик разноголосо (любой синтезатор обзавидуется!) выпевал свои вирши под гитару, причем струны ее были натянуты столь туго – ну а как же, непременно ведь рыдать надо на разрыв аорты! – что от колков далеко в стороны расходились этакие серебристые охвостья, напоминающие кошачьи усы, хотя, очень может статься, бард видел в них антенны, посредством которых он общался с мирозданьем.

По своей неизбывной привычке начав с места в карьер иронизировать, Алена постепенно расслабилась и даже начала получать удовольствие от происходящего. Все-таки чувство юмора – совершенно необыкновенное подспорье при встречах с самыми неожиданными явлениями жизни, даже с воинствующим, самовлюбленным, восторженным графоманством, а во-вторых, положа руку на сердце или на то место, где оно должно находиться, что она сама пред ликом, к примеру, обожаемых Булгакова, Бунина и Катаева? Да точно такая же графоманка, может, даже еще более воинствующая. Поэтому Алена уговорила себя воспринимать окружающее терпимо.

Да и вообще. Она ведь пришла сюда не просто так знакомиться с молодой литературной жизнью Нижнего Горького, а искать нужного ей человека.

Присматриваясь к сидящим в зале, Алена постепенно поняла, что его здесь нет. Кругом был один молодняк. Всем не больше тридцати. Не пора ли двигать отсюда? Она, пожалуй, уже пресыщена афоризмами вроде: «Да будет ничто!» – сказал Бог и создал мир», «Когда ты пишешь, ты выплевываешь на бумагу то, что внутри накопилось, это как кашель», диалогами типа: «Ты что курил перед тем, как это писал?» – «Да нет, меня просто так прет!» – и темой смерти, к которой навязчиво обращались все эти молодые, красивые люди. Очередного автора, который просто-таки ползал в своем творчестве среди разлагающихся тел, кто-то из собратьев, чуточку более брезгливый, чем прочие, испуганно спросил:

– А вы когда-нибудь несли труп?

– Да! – гордо ответил автор. – Я даже нес труп, завернутый в одеяло. Ах да! Я хоронил мою бабушку! И опускал ее в могилу! – радостно добавил он.

Постепенно даже присутствующим, складывалось такое ощущение, смертельно надоело (воистину!) однообразие тематики, и они все более внимательно провожали взглядами крепкозадых официанточек с немытыми волосами, которые разносили пиво.

Как бы это подобраться к Ире Габсбург и попытаться выяснить, не захаживает ли к ним к клуб обидчик блондинки?

Алена только начала было озираться, пытаясь обнаружить девушку с губастым бюстом, как чей-то вкрадчивый шепоток прошелестел над ее ухом:

– Ты меня и правда не замечаешь или просто такой вид делаешь?

1985 год

Никита, выйдя из транспортного отделения милиции, тотчас забыл про Васю. Дело об убийстве Катерины Долининой занимало его всецело. Понимая, что должен благодарить судьбу за нечаянную встречу с Валентиной, Никита тем не менее был недоволен. Встреча оказалась случайной. А если бы не было этой случайности? Ведь он без особой охоты настраивался на методичный переопрос жителей станционного поселка… еще и дачников, может быть. За собой Никита знал эту беду – торопливость. И понимал, какой помехой она может оказаться в работе.

Сергей Павлович Кучеров работал в дорожных мастерских и, как узнал Никита, был в отпуске. Однако, к счастью, удалось застать его дома. Начав разговор издалека, со времени исчезновения Долининой, Никита вскоре убедился, что, во-первых, ничего нового в этом плане Сергей Павлович добавить не может, а во-вторых, очень уж он неспокоен. С выражением растерянной торопливости выглядывала из другой комнаты и жена Кучерова. Как человеку воспитанному, Никите тут же захотелось свернуть разговор, и он тоже начал нервничать.

– Вы спешите, Сергей Павлович? – наконец спросил он.

Кучеров нехотя кивнул:

– Спешу, извините уж. На семейный совет, в город.

– У вас родственники там? – осторожно повел свою линию Никита.

– Сестра! Племяш такое отмочил…

«Отмочил? Да уж… Если это тот, кого я ищу, то вы и представить себе не можете, что отмочил ваш племяш…»

– Может быть, вместе поедем? – предложил Никита. – Поговорить можно и в дороге.