Лесная обитель

Агрикола заговорил спокойным, ровным голосом, как добрый, заботливый отец, успокаивающий взволнованного ребенка, но его слова звучали четко и убедительно. Он напомнил солдатам о долгом походе на север, похвалил их за то, что они проявили мужество, не побоявшись воевать за пределами Римской империи, и как бы невзначай заметил, что отступление было бы безумием, так как возвращаться им пришлось бы через вражескую территорию.

– …отступление отнюдь не обеспечивает безопасности ни войску, ни полководцу… честная смерть лучше позорной жизни… да и пасть на краю земли и природы никоим образом не бесславно[10].

По словам Агриколы, каледонцы, которых Калгак назвал единственным народом Британии, не утратившим свободу, – несчастные беглецы.

– …осталось лишь скопище трусов и малодушных. И если вы наконец отыскали их, то не потому, что они решили помериться с вами силами, а потому, что податься им больше некуда[11]. – На мгновение в Гае вспыхнула ненависть к этому человеку за то, что он так спокойно, по-отечески развеял представления каледонцев об их славной роли защитников родины. Но он не мог не согласиться с полководцем в том, что, победив в этой битве, римляне положат конец борьбе, которая ведется вот уже пятьдесят лет.

Гаю казалось, что в командующем ярко выражены все достоинства, которыми, как считал Мацеллий, должен обладать истинный римлянин. Агрикола родился в семье галльского происхождения, его предки благодаря успехам на государственной службе были приняты в сословие всадников, а затем стали сенаторами, но Гаю он представлялся перевоплотившимся героем Рима эпохи республики.

Подчиненные Лициния были искренне привязаны к своему хозяину, но в отношении офицеров к Агриколе проскальзывало нечто большее. Гай видел, что они беззаветно преданы своему полководцу, и это придавало им силы и мужество в минуту опасности. Вот и сейчас они стоят, не шелохнувшись, ничем не выдавая своего волнения, хотя дикари, собравшиеся на горе, свирепо воют и колотят щитами, распаляя себя перед схваткой. Пристально всматриваясь в суровый профиль полководца, слушая, как он говорит, размеренно и спокойно, словно беседует в палатке с друзьями, Гай вдруг подумал: «Человек, который может завоевать такую преданность и поклонение со стороны окружающих, способен стать и императором». Пожалуй, опасения Домициана небезосновательны.

Каледонцы в боевых порядках разместились на ближних высотах; их отряды, возвышаясь один над другим, как бы зависли над равниной. Вниз по склона ринулись британские всадники; между ними со стуком неслись колесницы.

Низкорослые проворные кони мчались во весь опор, из стороны в сторону мотая возничих, которые управляли колесницами, стоя на плетеных платформах; копьеносцы гоготали, потрясая оружием.

Это было восхитительное и вместе с тем ужасающее зрелище. Гай сознавал, что сейчас его взору предстал подлинный воинственный дух Британии, как довелось его увидеть Цезарю и Фронтину. И он чувствовал, что после этого сражения никому и никогда уж больше не удастся лицезреть британских мужей во всем их боевом великолепии и славе. Колесницы стремительно катились навстречу врагу, и, как только копья воинов с глухим стуком врезались в щиты римлян, возничие резко разворачивали коней. Среди лошадиных крупов виднелись и пешие ратники; они подбрасывали вверх сверкающие клинками мечи и, подхватывая их на лету, не останавливаясь, бежали за колесницами. Готовясь к бою, британцы вырядились, как на праздник, украсив себя кручеными металлическими ожерельями и браслетами, которые ослепительно переливались в лучах солнца. Не многие воины были в кольчугах и шлемах; большинство варваров сражались в ярких клетчатых туниках, другие же были оголены по пояс, раскрасив светлую кожу спиралевидными синими узорами. Перекрывая грохот колесниц, они зычно похвалялись своей отвагой, и, слыша их чванливые речи, Гай испытывал не ужас и страх, а горькое сожаление.

Один из трибунов громко запротестовал, увидев, что Агрикола спешился, приказав увести коня с поля боя. Но на лицах всех остальных офицеров застыла решимость. Они знали: какая бы участь ни постигла армию, Агрикола до конца будет оставаться на поле боя. «Они живота своего не пощадят, защищая его, – думал Гай. – И я тоже», – вдруг признался он себе. Командующий вполголоса отдавал приказы, и некоторые из его помощников, припустив лошадей легким галопом, отправились к войскам. Другие адъютанты по примеру Агриколы тоже стали спешиваться. Гай натянул поводья, не зная, как ему поступить.

– А ты, – обратился к нему командующий, жестом приказывая подъехать ближе, – скачи к тунграм. Пусть развернутся еще шире по фронту. Передай им, что я понимаю – это ослабит наш центр, но я не хочу, чтобы враги обошли нас с флангов.