Лесная обитель

Юлия лежала на широкой кровати, до подбородка натянув одеяло, и наблюдала за Гаем. Утром вдовам торжественно предъявят окровавленные простыни – свидетельство того, что брак состоялся, но Гаю присутствовать при этом необязательно. Кроме того, он был уверен, что Юлия – практичная всегда и во всем – заранее приготовила маленький мешочек с кровью цыпленка, на тот случай, если Гай будет слишком пьян и не сможет должным образом исполнить свои супружеские обязанности. Ему говорили, что на это сообразительности хватает почти у всех невест.

Но Гай, хотя и не совсем трезвый, все же сумел настроить себя на нужный лад, и, если в его слишком уж расчетливых и точных движениях не чувствовалось страсти, он, по крайней мере, был нежен со своей женой, а юная и невинная Юлия большего и не ожидала.

Глава 21

Эйлан вернулась в Вернеметон лишь в марте. Потрясенная тем, что у нее отобрали сына, она опять слегла, и, хотя Кейлин пообещала, что очень скоро вернет ей ребенка, она еще долго болела. Выплакав свое горе, Эйлан, по здравом размышлении, пришла к выводу, что перемены неизбежны, и, даже когда сына вернут, он все равно больше не будет принадлежать ей.

Через несколько дней груди болеть перестали. Она знала, что отныне ее ребенка будет кормить другая женщина. Другая женщина будет по ночам качать его на руках, успокаивая и стирая пузырящиеся слюни. Другая женщина будет испытывать райское блаженство, купая это упругое маленькое тельце, и, склонившись над колыбелью, убаюкивать малыша ласковыми песнями, которые когда-то пела ей мать. Это счастье достанется другой, не Эйлан. Она не может позволить себе – не имеет права – ухаживать за сыном, как родная мать, иначе все, ради чего она столько выстрадала, будет для нее потеряно навсегда.

Чтобы скрыть предстоящие перемещения, обитательницам святилища объявили, что Верховная Жрица заболела, и в одну из ночей Эйлан привезли в Лесную обитель, а Дида исчезла. Как и было обещано, ее послали в Эриу обучаться искусству бардов. Предполагалось, что ко времени возвращения Диды все позабудут, что когда-то в Вернеметоне жили две очень похожие друг на друга девушки. Синрик все еще находился в тюрьме, так что Дида не могла отправиться к нему, даже если бы очень того желала. В конце концов Дида смирилась с тем, что поедет учиться пению и игре на арфе в страну, не затронутую влиянием Рима.

Лишь вновь приступив к исполнению обязанностей Верховной Жрицы, Эйлан по-настоящему осознала, что отныне ей придется почти все время проводить в одиночестве. Причиной тому отчасти было затворничество Диды, которая старалась не показываться на глаза жрицам, чтобы обман не раскрылся. Кроме того, Эйлан теперь занимала высочайшее положение в Лесной обители. Воспользовавшись своим правом владычицы Вернеметона, она назначила Кейлин, Эйлид, Миллин и юную Сенару своими ближайшими помощницами, а с остальными жрицами встречалась главным образом во время церемоний.

В прошлом Лесная обитель иногда давала приют женщинам и детям (так произошло с Сенарой). Поэтому обитательницы Вернеметона не очень удивились, узнав, что в домике для посетителей неподалеку от сараев, где хранились травы, поселилась молодая женщина по имени Лия, к которой архидруид привез грудного ребенка, чтобы она кормила и нянчила его, – случай несколько необычный, но в истории Лесной обители не первый. И даже когда Кейлин стала частенько приносить младенца к Верховной Жрице, никто не обратил на это особого внимания. Кейлин всем объяснила, что Эйлан нравится возиться с малышом.

Эйлан очень обрадовалась, увидев сына после разлуки, но потом часто плакала. Ей казалось, что теперь Лия с большим правом может считаться матерью Гауэна, чем она сама. И все же Эйлан была изумлена, что Арданос, хотя и вынужденно, сдержал свое слово. Она нередко задавалась вопросом, как Кейлин удалось уговорить архидруида, но спрашивать не решалась.

Жрицы, конечно, сплетничали по поводу ее привязанности к младенцу. Но Кейлин предусмотрительно поведала старой Латис – под строжайшим секретом, – что этот ребенок – сын сестры Эйлан Маири, а кто его отец – неизвестно, и привезли малыша в обитель потому, что Маири собирается снова выйти замуж. Как и ожидалось, через неделю об этом знали все в Вернеметоне. Правда, некоторые продолжали верить, что мать ребенка – Дида, но Эйлан не подозревал никто. И вскоре почти все женщины обители прониклись к малышу любовью.

Эйлан мучилась угрызениями совести из-за того, что по ее вине доброго имени лишилась Маири и была загублена репутация Диды, с которой они выросли, как родные сестры. Но ведь они же сами, хотя и неохотно, согласились пожертвовать своей честью. Гораздо сильнее Эйлан страдала от того, что не могла официально признать своего ребенка. Но это было исключено – она не имела права так поступить – и, по мере того как недели сменяли одна другую, покаяние становилось все более невозможным.