Поднимаясь по склону холма, он видел пламя огромного костра. С пугающей ясностью всплыло в памяти то время, когда он еще жил с матерью. Незадолго до того, как римляне окончательно покорили их, силуры принесли в жертву одного из мужчин царствующей семьи. Этим человеком был его дядя, и на руках у него извивались вытатуированные драконы – символ благородной крови. Мать Гая пыталась спрятать свое дитя, рожденное от римлянина, но он все равно видел, как уводили на смерть Царя Лета. Его дядя улыбался: он верил, что жертвует жизнью во имя своего народа.
«А я, – вдруг подумал Гай, – ради чего погибну я?» Наконец они достигли вершины холма. Жрецы кольцом окружили их. Внизу простиралось огромное море лиц, мрачных и ликующих, внимающих пению друидов. Рада Эйлан или сожалеет, что он оказался здесь? Гаю хотелось увидеть ее лицо, но оно было скрыто вуалью.
Эйлан стояла рядом со своим отцом; Дида и еще две жрицы остановились у нее за спиной. Впервые у Гая мелькнула мысль, что она, возможно, тоже является пленницей. Эйлан отвергла его. Казалось бы, он должен радоваться ее падению. Но даже в преддверии собственной смерти Гай страшился за свою возлюбленную, а не за себя.
Пение прекратилось, замолчали барабаны, но толпа всколыхнулась глухим ропотом, и Гай понял, что это всего лишь затишье перед бурей.
– Дети Дон! – зычным голосом прокричал архидруид. – Сегодня канун Самейна! Наступила пора перемен! Начинается новый год и новая эра для нашей страны! Пусть вместе с уходящим годом канут в небытие и римляне, погубившие Британию! Сегодня вечером мы принесем жертву богам войны. Но мы также должны очистить наши ряды от предателей. Изменник, – обратился он к Гаю, – в нашей власти подарить тебе легкую смерть или заставить тебя умирать долго и мучительно. Скажи, зачем ты пришел в Вернеметон?
– Убей меня, если хочешь, но не задавай глупых вопросов! – прохрипел Гай. – Могу сказать только одно: я не желал никому причинять вреда. – Возможно, он жил недостойно, так хоть, по крайней мере, умрет с честью.
– Ты посмел явиться в святилище, нуда не дозволено заходить никому из мужчин, кроме друидов. Ты соблазнил кого-то из наших жриц? Которую из них ты вознамерился увести?
Гай покачал головой и тут же судорожно глотнул воздух, так как в бок ему вонзилось острие копья. По телу разлилось тепло, и он почувствовал, как ножу обожгла струйка крови.
– Райан, Танаис, Бетон? – перечисляли друиды и после каждого имени вновь и вновь вонзали в него копье. Один раз Гай попытался рвануться навстречу копью, но его мучители крепко держали римлянина, не давая пошевелиться. От потери крови и жестоких пыток у него кружилась голова. «Скоро, – думал Гай, – я потеряю сознание, и тогда уже будет неважно, что со мной сделают».
– Сенара…
Гай непроизвольно дернулся, услышав знакомое имя. В следующее мгновение он попытался скрыть свою реакцию, но на него уже никто не обращал внимания. Откинув с лица вуаль, Эйлан шагнула вперед.
– Остановитесь! – четко произнесла она. – Я отвечу, к кому приходил римлянин. Ко мне!
«Что она такое говорит?» – Гай в ужасе смотрел на Верховную Жрицу. Наверное, она хочет защитить Сенару и, возможно, их сына, догадался он. В эту минуту Эйлан светилась неземной красотой, в сравнении с которой юная прелесть Сенары казалась лишь тусклой звездочкой на фоне сияющего великолепия полной луны. Как порой случалось с ним перед боем, Гай с пугающей ясностью увидел все, чем наполнено его сердце. Ему очень нравилась Сенара, но то была не любовь. В юной женщине он пытался вновь обрести Эйлан, ту чистую, целомудренную девушку, которая затерялась в далеком прошлом, стала недоступной из-за его же собственных ошибок.
Собравшиеся, потрясенные признанием Верховной Жрицы, замерли в напряженном молчании; слышалось лишь потрескивание костра. Глубокое душевное чувство, которому не было названия, исказило черты архидруида, но он мгновенно овладел собой и повернулся от Эйлан к Гаю.
– Ради нее и тебя самого, ответь, как подобает благородному человеку, правда ли это.
– Правда, – тихо произнес он. – Я всегда любил Эйлан.