Увы! Весь второй этаж собирался я закончить этим летом, а между тем сейчас, когда пишутся эти строки, идет уже третье лето, а у меня только и есть, что белые занавеси, которые принесла мне старая Мария и уговорила принять от нее в дар.
Когда же будут готовы вещи, которым я заранее так радовался, при мысли о которых сердце сильнее билось в груди?!
Весна была в самом разгаре. Все наливалось, все расцветало, все дышало изобилием. Холмы оделись зеленью, колыхались нивы; даже на впервые засеянных в этом году пашнях, тянущихся вдоль Миттервега вверх, — какая восхитительная картина откроется здесь перед окнами полковника! — волновались сизые колосья ржи. Великолепная ель рядом с моей летней скамеечкой была усеяна желтенькими благоухающими цветками-шишечками. Колебались кроны лиственных дерев, обновленные светящейся зеленью. Да и дальние хвойные леса не так чернели, как обычно: свежие отпрыски, которые они пускают с наступлением теплых дней, придавали им ту нежную дымчатость, ту трепетную зеленцу, какая отличает их весной; когда же вы ступали под их сень, в них освежающе пахло смолою, и от птичьего крика, пения и гомона они, казалось, трепетали каждой ветвью, каждой лапиной. Мы вывели на волю вороных и стали понемногу приучать их к упряжке и парной езде, и так все лето и всю зиму, чтобы в будущем году уже запрягать вперемежку с каурым. Легкие дрожки, которые я для них заказал и где предусмотрел все те карманы и устройства, что могли мне понадобиться в разъездах, должны были поспеть к началу лета, и мы уже приготовили для них место в каретнике. У меня работало много народу, мы еще в этом году хотели закончить постройку; возвращаясь домой, я радовался их кипучему слаженному труду. Но после ужина все расходились, и до того, как зажечь свет, опустить занавеси и занести на листок все, что я узнал сегодня и что намеревался узнать завтра, я часто с восхищением и затаенной грустью глядел на окрашенные в пурпур закатные облака, погружающиеся за зубчатый край темнеющего вдали бора.
Насчет Готлиба я не обманулся. Мое предположение, что он совсем поправился, подтвердилось. Он от природы здоровый малый, и только скверное питание подорвало его силы. Теперь он был свеж, как маков цвет, весел и резв, и я решил, что, если ничего не изменится, незачем летом пичкать его целебной водой. Насколько я заметил, он питал пристрастие к жеребятам, возможно оттого, что до нашего знакомства вместе с другими пастушатами стерег Грегордубсовых жеребят. Он с душой взялся бы за вороных, но я считал, что это ему еще не под силу, и договорился со здешним учителем, который должен был каждый день приходить обучать его. Тем временем я велел сшить ему из моего гардероба новую одежку. Я уже не расстанусь с ним. Лошадей я всех доверил Томасу, он был очень привязан к каурому и отлично с ним управлялся.
В это время прошел слух, что полковник с дочерью прибыли в новое свое отечество. Они построили себе дощатую хижину из трех комнат, порядочной кухни и просторной людской для служанок. Человек, приехавший с полковником, спит у него в спальне за перегородкой. Этим жильем они располагают обойтись, покуда не будут готовы несколько комнат в новом доме. Дошла и до меня эта новость, но я не придал ей большого значения. Я уже и сам заметил, что полковнику ставят хижину, видел также, что стены его усадьбы вырастают из земли; но так как я больше не поднимался в Дубки, то и не знал, далеко ли продвинулась стройка.
Как-то в воскресенье довелось мне впервые увидеть в церкви отца и дочь. Когда у меня есть время, я люблю ездить к поздней обедне, хотя обычно, за недосугом, довольствуюсь ранней. Особенно летом, когда приходится выезжать спозаранок и забираться в несусветную даль, захожу я в какую-нибудь местную церквушку. Когда я слез с повозки, старенький зиллерауский священник как раз направлялся служить обедню и остановился поговорить со мной.
— Не с новым ли соседом вашим вы приехали? — спросил он.
— Нет, — отвечал я, — я еще не имел случая с ним познакомиться.
— Как вижу, и он уже здесь, — продолжал священник, — вот его экипаж. Полковник бывает у нас каждое воскресенье, и, увидев вас, я решил, что вы составили ему компанию.
— Я и в самом деле не бывал здесь несколько воскресений, — возразил я в свое оправдание. — У меня было на руках много больных, приходилось слушать слово божие то в одной, то в другой церкви, когда в Дубсе, когда в Хальслюнге, а как-то занесло меня и вовсе в Пирлинг.
— То-то и оно, — заметил старый священник. — Вы человек занятой, вашей помощи ждут во многих местах. Да и храмы божии имеются повсюду. Так что же, опять у нас люди сильно болеют?
— Сейчас полегче стало, — отвечал я. — Эту неделю не сравнить с прошлой. Мне помогает весна, такой воздух хоть кого поставит на ноги, врачу остается только глядеть и радоваться. Это-то и дало мне возможность со спокойной душой поехать к вам.