Лесная ведунья

Работы в Гиблом яру было много, слишком много для одной меня, да даже и если лешего на подмогу позвать. Этот Заповедный лес был огромен! Втрое больше моего, а мой-то за последние годы вырос как, за десять суток на коне не объехать. Да делать нечего, оно как — глаза боятся, а руки делают. Мы с чащей начали с малого — с севера, где нежити было мало, а гниль еще не распространилась, погребая под тленом все живое. И до самой зореньки гнала терновая лоза всех с места, куда по утру, хочешь не хочешь, а лешего пришлю… сама-то едва ли куда дойти смогу в ближайшее то время.

А с первыми петухами, как и договаривались, леший выдернул меня в сосновый бор.

Долго рвал мое платье — хорошо сшила, крепко, на славу, даже лешинька с трудом справился. Потом, правда, не рад был — платье-то кровь не пропускало, а как исподнюю сорочку увидал, так всем досталось, и мне, и магу, и голове моей беспутной, которая ногам покою не дает, а пуще всего самому себе, что отпустил, что не уберег.

— Не могла я иначе, лешинька, он бы яр сжег весь, — прошептала покаянно.

— Силенок бы не хватило! — прорычал леший.

— Хватило бы… в том то и дело — ему хватило бы…

Верный друг порычал сокрушенно да гневно, на руки подхватил, к роднику целебному унес. Где-то по пути я сознание и потеряла.

Но только свое, ведьмовское, а лес жил во мне и не спал никогда.

И пока промывал мои раны леший, я уже по лесу тенью незримой ходила, выбирала, что из ростков пересаживать буду, что оставлю подрасти, что бы еще посадить надо бы.

Потом услыхала, как сойка лесная, другой пересказывает, что в крови весь родник лесной. Замерла встревожено?! Как? Неужто кого у водопоя убили? Запрещено же! Сама запретила, так что точно знаю — запрещено.

К роднику метнулась, да и замерла.

Моя это кровь была.

Моя, вся до капельки.

И тек кровавый ручей до самой реки, от того водяной и почуял недоброе, ко мне примчался да и стоял он на коленях рядом с лешим. Леший меня держал, Водя на спину мазь из водорослей наносил, ту, что кровь останавливает… а не останавливалась она. Никак не останавливалась… и то, что дело плохо, совсем плохо, видно было лишь по кольцам на моих руках — гасли они, камешек за камешком, амулет за амулетом.

А на другом берегу реки, стоял Агнехран. Рядом с ним, по бокам вытянулись верные Сида и Хоен, значит спас, вывел из яра, просьбу мою выполнил и за то спасибо.

А в лес мой тебе ходу больше нет, архимаг.

«Лешинька, волков пусть Водя на наш берег переправит», — попросила мысленно.

«Молчи, Веся, ох молчи… Коли выживешь, сам придушу!» — пообещал друг верный.

Коли выживу…

«Выживу, деваться некуда, нам с тобой еще Гиблый яр восстанавливать».

От чего леший вдруг взрычал, Водя явно не понял. Но просьбу выполнил — волков подхватило волной, да и вынесло на наш берег. Волков, но не мага.

Вот и все, прощай, охранябушка, больше не свидимся.

Прощай.

***

Ловушку я ощутила сразу. Едва ступила на порог своей избушки. Остановилась, прислушиваясь к шелесту листвы, к шепоту ветра, к лестной нечисти, собиравшейся явно потешиться, к животине — тоже не собирающейся отказывать себе в удовольствии развлечься, и к охотничкам. Горе охотничкам.

«За третьим поворотом от могучего дуба яму вырыли»… — шептал мне ветер.

«Яда нету, одни сонные зелья», — добавил грибовик, высунувшись из-под пня.

«Скоррррее уже!» — возмущались сороки.

«Нет, помедленннее, мы еще не добежали!» — потребовали белки.

«Почти успеваем!» — сообщили олени.

«Они мои!» — заявила моя чаща зловреднючая.

«На моей территории, значит мои!» — возразила тоже моя чаща, но это была просто злая, вредная и с отличной памятью.

Кошмар наяву — у меня теперь две Заповедные чащи! Две! Только у одной дитяток вволю, а другая со мной из-за этого почти не разговаривает, обиделась она, понимаешь ли. А чего обижаться-то? Ну не могли мы с лешим спасти деревья, никак не могли. Все силы приложили, грибниц понасеяли, источники чуть ли не вручную отчищали, а не спасли. И теперь часть Гиблого яра была пастбищем. Сначала туда волков послали — те нежить сильно в количестве уменьшили, опосля кабанов и коров. Оленей да косуль хотели, но эти звери пугливые, с тонкой душевной организацией, они мертвяков на дух не переносят. А коровам ничего, им что пьяный хозяин, что ходячий умертвий — все без разницы. Самих мертвяков волки близко к стадам не подпускали, а потом уже и кабаны освоились, так что в Гиблом яру… впрочем мы его Ягодным назвали, приплода появилось много, и яровая чаща от радости плясала. В прямом смысле. На берегу реки. На зло нашей чаще. Вот как народится кто — так и пляшет. Пять детенышей в день народятся — пять раз плясать будет показательно, и не лень же ей. Страшно подумать, что по весне творить начнет, там же все коровы в стадах почти стельные, да и кабанихи недалеко ушли.

— Так ты идешь, или как? — промурлыкал кот Ученый, выходя вслед за мной на ступеньки.

Или как… неохота мне. Слаба еще, хожу с трудом, клюку ношу уже не для амплуа, а скорее как посох использую. Ну да сама виновата, что уж теперь.