Видеть Агнехрана Лешинька не мог, блюдце ко мне обращено было, вот только я и увидела, и как побледнел, и как сглотнул судорожно, и как взгляд опустил. Терзался Агнехран, виной своей до сих пор терзался, да так, словно себя поедом ел, словно себя за случившееся взаправду ненавидел.
— Агнехран, то дело прошлое, — тихо сказала ему.
Маг лишь усмехнулся криво и отвернулся вовсе. Мучился он, хоть и скрыть пытался, а мучило его сотворённое. И тогда добавила я:
— Волков мне жаль безмерно, правда это. И скорбь моя по ним велика, но волчий век короток, а твоя ошибка и моя ошибка разом благое дело сотворили — я Ярину сохранила. Её жизнь ценнее волчьих, маг, для леса во сто крат ценнее.
Поднял на меня взгляд Агнехран, посмотрел так, словно удостовериться хотел — правду сказала али только утешить его пытаюсь.
А леший он того взгляда не видел, он и сказал:
— Чаща да, она и сотни волков дороже, тысячи волков нужнее. Но давай-ка к аспиду вернёмся, Веся. Браслет на тебе, вызови-ка сюда союзника-то нашего.
И тут замерла я. На архимага смотрю напряжённо. Да на лешего выразительно. Менее всего сообщать самому лорду Агнехрану о том, что у меня в союзниках аспид хотелось мне. Аспиды они ж вне закона, по закону-то.
И понял то леший, осёкся, на блюдо покосился, мол «да заканчивай уж разговор-то», но маг, вместо того, чтобы вопросы задавать, сам вдруг сказал спокойственно:
— Про аспида вашего ведаю. В отряде моём ещё шестеро служат. Да только то тайна существенная, разглашению не подлежит, и ты, леший, об этом знать должен.
И тут протянул лапищу леший, блюдце моё скрипнувшее к себе развернул, на архимага поглядел сурово и как молвит вдруг:
— Ведаешь значит… А может и лично знаком?
— Может и знаком, — всё так же спокойственно ответил Агнехран.
Но Лешиньку-то уже было не остановить, вёл он себя как зверь лесной, аки хищник, добычу почуявший, да и попросил голосом елейно-ласковым:
— А не затруднит ли вас, архимаг имперский, закатать рукав рубашки, на рученьке то правой?!
И тут дошло до меня!
Вот всё разом и дошло!
Леший мой решил, что аспид — это архимаг!
Я от подобного предположения чуть дара речи не лишилась, но всё же только чуть, потому как слишком невероятно это было бы.
Да и ко всему прочему:
— Лешинька, силы такой нет, чтобы маг мог бы в личину аспида себя облечь, да в ней по лесу Заповедному без труда передвигаться!
Но леший мой на меня лишь зыркнул недобро и снова в блюдце на Агнехрана уставился пристально.
— Это абсолютно невозможно, — я на спинку стула откинулась, руки на груди сложила непримиримо. — Ни с магией, ни без неё. Ты ж пойми, друг мой верный, чары иллюзии зрительной — те больших затрат энергетических не требуют, а вот чары ощутимые, чары, что полностью структуру кожи передают — они весь ресурс сожрут как пустыня в полдень стакан воды впитает. Невозможно это.
Абсолютно таковое невозможно было, вот только леший от чего-то иначе думал.
— Дык, а ежели вместо стакана воды мы реку полноводную имеем?
— Да хоть озеро.
На меня взглянув недобро, леший всё же от своего не отступился, и попросил:
— Рукав-то, уважаемый, закатайте.
Я лишь головой покачала удручённо и пояснила Лешиньке:
— Только что ж про иллюзию зримую сказала. Агнехран не просто маг — архимаг он, и ему что один браслет, что сотню тебе как скрыть так и продемонстрировать труда не составит. Больше скажу — он и создать таковой может, и даже держаться тот будет долго — до недели, а может и двух. То ж браслет, его даже я создать могу… — подумала, и мрачно поправила себя же: — Могла… А вот как чернота с волос сползет, опять смогу. Да не об том речь. Лешинька, родненький, нам сейчас ведьмака изолировать надобно, это нынче важно сверх меры.
Последний раз недобро в блюдце поглядев, леший развернул его блестящей поверхностью ко мне, и вопросил у меня:
— От чего это так важно-то?
Леший как и я знал — ведьмак к нам завсегда ближе по сути, чем маг. Всегда. Но не сейчас.
И опустив глаза, тихо призналась:
— От того, что прикрывает он Тиромира да Ингеборга. И Тиромир не страшен мне, ведаю… лучше всех ведаю, на что способен он. А вот Ингеборг дело другое. Опасен он. Коварен, умён, силён, хитёр. И чутьё у него как у волка матёрого.
— Вижу, его боишься, — проскрипел друг сердешный и самый близкий.
«Боюсь», — ответила мысленно. — «Очень боюсь. Есть на то причины».