От удивления оторопела я, споткнулся и полетел кубарем русал, свалив по пути и мальчика, но вот болотник – болотник упорно мчался вперед, и домчавшись до первого дерева коснулся его рукой и заорал: «Победа!».
Мы все похлопали, даже я, хотя меня вообще никто видеть не мог. Действительно победа. Действительно достойная.
– Упорный, – задумчиво произнесла Рудина, – целенаправленный. В ученики возьму.
Один из болотников слегка покраснел от удовольствия и сообщил:
– Мой сын!
С уважением поглядела на него Рудина, голову русую склонила почтительно, а я в очередной раз подумала – ну до чего ж умная женщина-то. Весь конфликт с пришлыми болотниками разрешила сразу, одним только решением взять в ученики, а значит и возможно в будущие преемники сына одного из старейшин. Причем достойного сына, действительно заслуживающего внимания.
А для меня внимания заслуживал другой момент – сын Саврана. Все понимаю, мальчишка с болотниками да русалами сдружился, и теперь слегка и иной мир видеть может, мир нечисти, вот только – никакая нечисть сейчас увидать меня не могла. А он, выходит, может? И ведь подобное просто невероятно, но вот он встает, коленки от травинок налипших отряхивает, на меня глядит с интересом, но и с уважением – прямо не глядит, украдкой только. Не удержалась – поманила пальцем. И мальчик пошел. Посерьезнел сразу, волосы рукой пригладил, шаг изменил, невольно Саврану-купцу подражая, да подошел прямо ко мне. Я руку протянула, он рученку свою в мою ладонь засунул уверенно – значит видит. Все видит. Странно-то как.
– Прощевай, Рудина, – не отрывая взгляда от мальчика сказала я, и мстительно напомнила, – на закате у избы жду.
С аспидом жду, естественно. Тоже мне, учить они меня жизни решили всем лесом! Пусть сначала аспида поучат.
***
Мы с мальчиком шли в лес, я вела его прямиком к домику рыбацкому, в котором нынче обреталась семья Саврана-купца, но поговорить собиралась до того, дойдем. Ну чтобы и ребенку спокойнее было, что мама с папой недалече, и чтобы не пугать Саврана с Ульяной понапрасну. И тут вдруг поняла, что имени то мальца не знаю. Помню, что маленького самого зовут Митятя, девочку Луняша, а этот кто?
– Послушай, а звать тебя как? – прямо спросила.
– Ннникола, – ребенок пытался выглядеть взрослым не по годам, но я его за ручку вела как маленького, вот он сконфузился.
– Никола, – повторила я, – красивое имя.
– Это ты красивая, матушка лесная хозяйка, – вдруг заявил малец.
Остановилась, на него посмотрела, да и поинтересовалась:
– А какой видишь меня?
Оглядел с головы до ног, так словно на самом деле видел, да и сказал:
– Росту вы пониже батьки мого, косы с рыжиной, лицо смешливое, с веснушками, глаза токмо различить не могу, то ли синие, то ли зеленые, как у болотников.
Задумалась я. Что-то здесь было совсем не так. Мальчик описал меня, да, но кое-что не сходилось – не было у меня кос сейчас, волосы были мокрыми после купания, подсушила кое-как полотенцем, да и спать улеглась.
– А платье? – спросила осторожно.
– Зеленый сарафан у вас, хозяюшка, а не платье! – радостно воскликнул Никола.
Так, а вот это уже интересно – в ночной рубашке я была. Белой, длинной, льняной, свободной.
А ребенок продолжил посерьезнев:
– Я сын купеческий, товар должен знать завсегда, а потому точно отличу платье от сарафана-то. Сарафан это сарафан, под него надобно вот как у вас рубашка с вышивкой, и такая, чтобы вышиванка с вышивкой на сарафане один к одному, чтобы была эта… ну как ее… гармоника!
Я улыбнулась. Сказал, конечно, с ошибкой, но звучало забавно. А вот ситуация забавной была ли – этого я пока не знала.
– Так, – огляделась я, заприметила пенек неподалеку, замшелый уж давно, на него указала и спросила, – а тут что видишь?
Никола в указанном направлении поглядел. Лоб нахмурил, глазки прищурил, ноги поставил на ширину плеч – прямо как папка его, когда о чем-то крепко призадумается.
– Пенек там, – сказал медленно, – а было дерево, на нем ленточка висела… Красная.
И как стояла я… так и стоять осталась.
Потому что было там некогда дерево, и вот на нем да, ленточка висела красная… А дело тут вот в чем – до меня не было в этом лесу ведуньи, от того спала чаща Заповедная, как пес сторожевой всех впуская и никого не выпуская, потому девицы, что в лес забредали по-глупости и в поисках наживы нехитрой, грибов там или ягод, чтобы не заплутать вязали на ветвях красные ленточки, путь свой обозначая. На этом дереве вязали особенно усердно, потому как дальше шли низины и болота, а там и кикиморы, и болотницы и прочая нечисть, туда ходить завсегда было опасно. А опосля, уже когда я появилась, мы с лешим судьбу этого дерева были вынуждены решить в пользу вырубания – молния в него попала, а я тогда еще лечить деревья не могла. Опять же рядом ива росла раскидистая, древняя и дополнительного солнца достойная, в общем срубил леший это дерево. Пенек остался, лесовиков и домового моего поганками радуя, и забыла я об этом дереве, напрочь забыла, а сейчас вот… вспомнила.
– Послушай-ка, Никола, – я оглянулась, на домик видимый отсюда поглядела, – и давно ты видишь то, чего нет?