Лесное море

У каждого из обитателей дома были свои заботы, и ночи их были похожи на их жизнь. Виктор словно видел сейчас их всех. Алсуфьев спит на боку, скорчившись, и бормочет что-то бессвязное, а Люй Цинь лежит навзничь, сложив руки на груди, с видом человека, который обрел покой среди мирской суеты. Спит его сердце, вместилище радости, спят легкие, местопребывание печали, и бессмертный дух Гун, перешедший в него от отцов, уже только тоненькой нитью соединен с его смертной и чувственной душой, унаследованной от матери. В любое время может наступить момент, когда Творец Перемен решит, что делать с Люй Цинем. Быть может, он превратит его в мотылька, а может, в жабры рыбки или в дрозда, вроде Гу-эра, который дремлет сейчас на жердочке, спрятав клюв под крыло.

Виктор мысленно переходил от лежанки к лежанке, но над всем неизменно витал образ Тао. Она шла перед ним и так же, как он, наклонялась над каждой постелью. Он не смотрел на нее, боялся заглянуть ей в глаза, чтобы не увидеть в них тоску, и боль, и горький укор — ведь он, хоть и без вины, был виновником ее страданий. Это не могло длиться долго, они уже дошли до предела.

Воображение рисовало Виктору пещеру Видений, свет фонаря. Вот потревоженные тени сталагмитов заметались, как летучие мыши, и за ними открылась зеркальная гладь подземного озера. Он с кувшином в руках стоял на коленях у воды, такой прозрачной, хотя озеро было глубокое, и никому еще не удалось измерить, сколько саженей до дна. Окаменевшая глыба, похожая на зеленоватую раковину, нависла над водой в том месте, где стояла Тао. Голос Тао ломался от душевной муки, в нем звучала раздирающая жалоба:

«Витек, а ты понимаешь, что я пальцы себе изгрызу, воображая эту вашу ночь?»

Погруженный в свои думы, Виктор ощутил вдруг щекочущее прикосновение ресниц к своему плечу.

— Чего ты там глазами моргаешь, чернушка? Я думал, ты спишь.

— Я еще забыла тебе сказать, что приходила Тао.

— Вот как?

— Да. И мне кажется, что не просто так она зашла…

Ашихэ пересказала Виктору весь свой разговор с Тао.

А он, слушая ее, все еще видел перед собой Тао на самом краю озера и глыбу, повисшую над кристально прозрачной глубиной.

— …пожелала мне доброй ночи и ушла. Может, у нее что-то на душе? Надо будет утром спросить.

— Ни о чем не расспрашивай, родная. Тао — человек прямой. Если ничего не сказала, значит, ей нечего было сказать.

И после паузы добавил:

— Надо уважать молчание. А гребень возьми. Подарки не навязывают.

Тихий плеск, разбежались круги на гладкой поверхности озера — и все. Она падает, падает, идет ко дну. Только голос трепещет болью во тьме, но и он сменится молчанием.

КОГДА ДОШЛИ ДО ПОЛЮСА

Люй Цинь подошел к стене, на которой, как во всякой лесной фанзе, висел китайский календарь. Вчера забыли сбросить прошедший день. Люй Цинь передвинул шарик, и китайцы увидели на календаре шестой день дун-чжи. А поляки спохватились, что сегодня двадцать первое декабря, и тут же стали совещаться, как отметить рождественский сочельник. Не украсить ли елку? Тем временем Багорный, Ашихэ и Мо Туань о чем-то усиленно шептались, близко придвинувшись друг к другу.

Было это за обедом.

А вечером, как всегда после ужина, сидели в общей комнате. Обсудили, кого и когда отправить в город закупать все необходимое в новом доме. Потолковали о том, о сем — что сделано уже и что еще можно сделать общими силами. Создавалась коммуна. Не все, правда, мирились с этим словом, но все понимали, что только их сплоченность — залог некоторого будущего благополучия. И мечтали вслух, сидя вокруг стола.

На южном склоне можно развести огород. На месте сгоревшего леса за болотом распахать землю и посеять просо и пшеницу. Сколотить джонку и совершать на ней регулярные рейсы на другой конец озера Цзинбоху — возить на продажу все, что добудут земледелием и охотой, а оттуда привозить нужные товары.

Люй Цинь добавил, что и он может быть полезен. Дикорастущий женьшень, корень жизни, стал теперь редкостью, а он, Люй — Цинь, слишком стар, чтобы искать женьшень по всей тайге. Все восемнадцать тысяч пор его тела решительно требуют, чтобы им дали спокойно дышать. Между тем женьшень растет в самых глухих дебрях, через которые трудно пробираться. Люди говорят, что его надо искать там, куда упала звезда, но это неправда. Просто-напросто там, где из земли поднимается его невысокий, но гордый стебель с несколькими листочками и цветами, золотисто-зелеными, как хризолит, больше ничего не растет: женьшень своим дыханием сжигает все на два шага вокруг, словно и в самом деле там упала огненная звезда. Именно в таких местах, только ему, Люй Циню, известных, он несколько лет назад посеял желтые семена, чтобы это чудесное растение хорошо росло и цвело. Теперь он ожидает первых урожаев. Да, да, Люй Цинь не будет в коммуне обузой. За каждый такой корень жизни торговцы платят золотом, ценят его даже не на вес золота, а в пять, в десять раз дороже.