Лесное море

Жалованья солдатам не платят. Но ученья не очень утомительны, кормежка сносная, а изголодавшемуся парню она даже кажется обильной. И он не ропщет. Сыт, отсыпается и притом он теперь — защитник мирного населения! И вот начинается эта «защита»: посол от хунхузов заключает сделку с полковником. На другой день солдатам выдают по три патрона. Винтовки у них разных систем, и, чтобы каждый получил патрон, подходящий для своей, нужны неимоверные усилия. Трубачи трубят два дня подряд. Наконец батальон выступает. В окрестных деревушках переполох. Прячут кур, свиней, коров… Тщетно! При квалифицированной помощи опытных в этих делах хунхузов поход организован превосходно. Солдаты возвращаются победителями под грохот барабанов, с насаженными на колья головами двух пойманных на дороге бродяг и возами всякого продовольствия, отбитого якобы у хунхузов. Идиллия длится… Да ты слушаешь меня?

— Слушаю. Но ведь то, что вы рассказываете, не новость.

— Смотря для кого. Не перебивай! Так вот, проходит несколько лет. Среброголовый уже произведен в сержанты, получает жалованье, имеет заветный сундучок. По вечерам он его отпирает, пересчитывает в мешочке доллары, мечтает… Видится ему Шуаньбао, домишко, который отец начал строить, поле, засеянное гаоляном… Дальше опять трам-тарарам, лязг, свист, какофония, называемая музыкой. Батальон переводят в горы Большого Хингана, неподалеку от станции Бухэду. Людей там — кот наплакал: несколько пастухов да бедняки крестьяне на разбросанных кое-где маленьких участках. Реквизировать нечего. Кормись, солдат, тем, что дает интендантство, то есть обещаниями да инструкциями. Защитники родины голодают. Полковник их, игрок и пьяница, уже не платит жалованья даже унтер-офицерам, а о батальоне и говорить нечего. Начинается торговля оружием, дезертирство. Из роты Среброголового несколько человек перебежало к хунхузам. Полковник обвиняет его в том, что он им помог, даже сам организовал побег. Арест. При обыске у Среброголового находят в сундучке мешочек с долларами. Это еще больше укрепляет подозрения полковника. Он забирает сбережения сержанта и предает его военному суду. Но солдаты любят Среброголового. Чаша их терпения переполнилась. Вспыхивает бунт. Солдаты захватывают склады с боеприпасами, выносят на руках из тюрьмы своего любимого сержанта, а полковника судят и съедают.

— Ну, уж это вы хватили через край, Павел Львович!

— Ничуть. Мне это достоверно известно от Люй Циня.

— Что они съели полковника?

— Ну, не целиком. Только сердце. Сердце полковника разрезали на мелкие куски, и выстроилась очередь, как у нас в церкви перед причастием. Каждый подходил и съедал крохотную частицу. Это было что-то вроде присяги, так они устанавливали круговую поруку!

— И Среброголовый стал их командиром?

— Ты угадал. На собрании его выбрали командиром. Ну, губернатор, разумеется, выслал против них карательную экспедицию и сам в бронепоезде выехал из Цицикара. Он обещал бунтовщикам помилование, если они сложат оружие и выдадут зачинщиков. Но они не пошли на это. Тогда губернатор послал им вагон с водкой и продовольствием, уплатил каждому несколько долларов в счет причитающегося жалованья и объявил, что прощает всех. Большинство попалось на эту удочку. Но Среброголовый не раз сам помогал разоружать мятежников и знал, чем это обычно кончается. Он рассудил, что безопаснее уйти через Хинган. За ним пошли несколько десятков человек. Триста километров шли они лесами, умирая с голоду.

— Но у них же было оружие. Могли охотиться.

— Да, тебе это странно, потому что ты вырос в тайге. Но когда люди попадают туда впервые… Вот и у меня было оружие, а я подыхал с голоду. Ходишь, ходишь, бывало, целыми днями — и ни черта! Везде полно следов, а зверья никакого не видно. Охотиться, брат, тоже надо умеючи.

Он замолчал, порывисто отстраняя ветви, как мучительные воспоминания.

— Не пойму, где мы находимся.

Оба стали осматриваться. Тропинка, по которой они шли в уверенности, что идут все время на одной высоте, неожиданно повела в долину. Видно, по ней ходили дикие козы из тайги в горы и обратно. Вокруг уже начинались перелески.

— Впрочем, направление мы взяли верное — на юго-запад.

В другое время Виктор непременно съязвил бы по этому поводу. Но сейчас он только передвинул ремень рюкзака, резавший ему плечо, и вернулся к прежнему разговору:

— Вы не досказали, Павел Львович. Что же было дальше? Они двинулись через Хинган?

— Да. Пошли на восток, в долину Нонни, — продолжал Алсуфьев уже без прежнего воодушевления.

Может, он устал, а может, его грызло сомнение, правильный ли они выбрали путь. Как бы то ни было, он утратил всякий интерес к тому, что рассказывал. Он беспрестанно поглядывал то на уходившие вдаль зеленые, сероватые, лиловые переливы трав и мхов, местами заслоненные зарослями, то на купы деревьев, отколовшиеся, словно островки, от бездонного темного моря тайги. Смотрел и соображал что-то про себя.