Лесной дом (СИ)

- Занятно это, помню я Луку, ногу он повредил, болел долго, потом в обоз пристроился... Да только не возьму никак в толк, зачем ты мне про них напоминаешь? Просят чего? Дак почему не дать? Иль много просят? Либо... Ты мне что-то про дела давно минувших дней поведать хочешь?

- В яблочко, Данилыч! Только не я, а сам Лука тебе и поведает! Туточки он...

- Ну, зови тогда уж...

Лука протиснулся бочком, с ноги на ногу переминается, в руках шапку мнет...

- Да ты проходи, Лука, - Ждан подтолкнул обозника к лавке, - садись, не стесняйся. Да поведай батюшке воеводе, что мне давеча поведал...

- Я у покойного Евпатрида, царствие ему небесное, еще мальчонкой служить начал, всю семью его знаю. Знал. Как известно, никого, почитай, не осталося, от семьи-то. В энтот год, когда крепость-то уже застраивать начали, Евпатрид семью сюда привезти сподобился...

- Знаю я, Лука, ту печальную историю, как напали на возок с боярыней лихие люди, пограбили да поубивали... только тому уж лет пятнадцать минуло. Душегубов тех давно поймали да повесили, Евпатрид потерю семьи не пережил, сдал сильно. Постриг принял. Сам-то не любил ту историю поминать, но здесь её почитай каждый знает... А ты-то чего вдруг вспомнил?

- Да как я говорил тебе, ваше благородие, всю семью его я знал, и дочь его единственную, позднюю ягодку, частенько на руках тетешкал. Оленькой её звали...

- Да, три годика ей едва минуло, когда все злодейство случилось, - подключился к разговору Ждан, - и мамок-нянек её в лесу нашли, и матушку, мертвую, а её ведь так и не сыскали, даже косточек, уж больно Евпатрид убивался, что и похоронить нечего...

- Так и я о том толкую, - Лука потупился, - что и нечего там хоронить было... Энто...

- Не понял я тебя, Хитрован, говори яснее!

Лука, польщенный и обрадованный, что вспомнили его старое прозвище, приосанился, раскраснелся и стал излагать внятно и по порядку.

- Я ведь, твое благородие, Оленьку-то часто на коленках тетешкал и маменьку её прекрасно в лицо знал, и папеньку... И была у Оленьки примета одна особенная, годика два ей было, кипятком обварилась случайно. Заживала ручка долго, и шрам приметный остался. На руке ниже локтя, как цветок, шрам-то, приметный...

- Ты о чем это сейчас толкуешь, Хитрован? Что Евпатридова дочь жива осталась? - быстро ухватил суть воевода.

- Во-о-от! - Лука поднял кверху палец и куцую бородку, одновременно потрясая тем и другим. - Во-о-от! Именно! О том! Видал я намедни девку - вылитая Марфа в молодости, а брови, как у Евпатрида, вразлет! И глаза его, синие!

- Что ж, и шрам тот ребяческий видал?

- Нет, шрам не видал. Врать не буду. Да и откуда мне голы руки у девки видать? - Лука аккуратно положил шапку на ближайшую лавку и с самым невинным видом продолжил: - Ты бы это, Данилыч, у своего меньшого спросил...

- Про что? - удивился воевода.

- Про шрам. У девки. Уж он-то наверняка надысь видал. Или сегодня увидит...

Минуты три понадобилось воеводе, чтобы осмыслить сказанное. А через три минуты палаты огласились зычным криком:

- Славе-е-ен!!!..

ГЛАВА 20. Свадьба

А Славен с другом Вадькой в это время были заняты делом важным и тайным.

Недалеко от мельницы, на высоком берегу, ровная полянка в окружении берез в свете полной луны, сильный запах травы, цветов... Вадька огляделся: чудно, необычно, но не страшно. Хотя личности тут... Ну явно русским духом и не пахнут. В глаза бросаются две женщины, высокие, с мужика ростом, одна русоволосая, белая лицом, нос длинный, глаза печальные, несмотря на то что улыбается, Славка теткой Вострухой её назвал, та самая воструха? Из побасенок? Рядом баба постарше, Славен её величает бабушкой, обращается почтительно и прошептал на ухо, что та, мол, самая, костяная нога. Статная бабка, однако! Еще лешие, полевик с семейством, еще какая- то нечисть, и все такие пригожие, как на ярмарку собрались. Да и то верно, только не на ярмарку - на свадьбу.

Сын обозника вздохнул полной грудью, так что рубаха чуть не затрещала, плечи расправил, руки раскинул, весь мир обнять хочется.

Тут как тут старый мельник подходит, как его там? Мельник и мельник.

- Что, Вадька, зовет тебя матушка-земля?

- Это в каком-таком смысле, дядько?

- Да не в том, что ты подумал, не пужайся... Сила земли тебя зовет, вот тебя эко ломает!

- Да я и не пужаюсь, дядько! А как это зовет? И что делать с этим?

Мельник не ответил, вооружившись невесть откуда взявшимся топором, в другую руку взял маленький мешочек, наполненный зерном. В руки Вадьке молча протянул поднесенный кем-то зажжённый факел.

«Мешочек с зерном - это символ плодородия матушки сырой земли, которая должна принять в своё лоно естество солнечного бога Ярилы. Зажжённый факел - это символ неукротимости и могущества солнечного божества, которые приходят вместе с ним в Явий мир», - лихорадочно соображал Вадька.

- Теперь надо будет три раза обойти поляну посолонь, то есть по солнцу, призывая силы бога Ярилы.