Лесной дом (СИ)

Снова как будто сжимается что-то внутри, струною натягивается до дрожи, до одури, все труднее и труднее себя держать... Глухие стоны её, голосом низким, не обычным, откуда-то из глубины души. Привстает на ложе, жадно губы Славена губами ловит, а вот уже не губы - грудь, живот... Славен стан её тонкий обхватывает - приподнять, вот так, тоже до груди дотянуться, вишнями сосков манящей...

Руки, её такие нежные руки, они везде, без стыда и робости гладят, ласкают, дразнят. Нет сил держаться больше, слиться с ней здесь и сейчас! Взять её всю, взамен отдав всего себя... Ноги её сжимают его бедра, тело с его телом сливается в едином движении, в едином порыве и в едином крике...

Чтобы потом обессиленными лежать на спине и смотреть в розовеющее небо. Вот уж утренняя зорька занялась, пора идти, значит, ночь летняя коротка. Самая короткая ночь в году, но самая сладкая.

- Сначала на мельницу зайдем, все ж по пути, а оттуда на лодке до крепости.

- Хорошо придумал, муж мой, - Поляна улыбнулась, не хуже солнышка улыбкой освещая.

Муж! Как звучит хорошо! И вообще, все хорошо!

***

Солнце уж к полудню движется, а у воеводы постель не примята даже.

Иван Данилыч пребывает в растрёпанных чувствах.

Ну нет, это ж надо! И где же все-таки он так провинился? Вот Славен! Вот ведь жук! Поутру здрасте вам: вот моя жена перед богом и людьми! В воскресенье отец Михаил обвенчает. И баста! И отец не указ!

- Да понятно, что дело молодое и кровь кипит, но как быть-то? И еще девица эта, вернее сегодня уже точно не девица, лицо-то у сыночки, как у сытого кота. Так вот, как быть-то? - воевода обращался к верному дядьке как к последней инстанции.

- Ежели она Евпатрида дочь пропавшая, то негоже получится, что твой сын с ней как с девкой дворовой попрелюбодействует. Обвенчаться бы надо... Еще если Евпатрида дочь, то все ладно будет, Евпатрид у государя всегда в чести был, росли оне вместе.

- Ага, а ежели нет?! Ежели Славка с простолюдинкой повенчается? А ведь государь за него племянницу сватать хотел.

- Так он повенчается. Как есть повенчается. И насрать ему, простолюдинка она иль урожденная боярыня. Видал, как сверкал зенками поутру? Мужик! Да, кхе... и я бы на такой женился, и не послушал бы никого. Огонь девка!

- М-да... Огонь. И Славку любит. Не знаешь, как и лучше. А и вправду - прям другими парни с гулянки-то вернулись. Вот что значит - мужиками стали!

- Не Вадька, не, тут другое что-то, не пойму пока. Но возмужал враз, да! И оружием обзавелся, видал? Кузнец подарил, бает, одинаковы и ему, и Славену. Я глянул: клинки добрые, враз порезался и тем, и другим. Как нарочно. Вадькин-то клинок вообще чуть палец мне не оттяпал!

Ждан продемонстрировал свежие царапины.

- А вот что я, Данилыч, еще тебе скажу... Надо срочным делом гонца послать в монастырь, за Евпатридом. А покуда он не объявится, чтоб со свадьбой повременить... Да и вообще подразделять бы их. Влюбленных-то. Но как?!

- А вот так, Ждан! Все-таки любят меня боги! Да-а! У нас посольство государево, так?

- Так...

- Мы сподмогу царевичу дать должны?

- Должны...

- Вот! Мы и дадим! Пусть Славен да Вадька с царевичем в посольство едут, ну еще кого из опытных воев отправим! А девица, которая не девица, в общем, Оляна там или Поляна, пусть в палатах живет барыней при всем почете и уважении. К тому времени, как сын с посольства вернется, все уж разрешится, и государю отпишем, и Евпатрид доедет.

Ждан замер с раскрытым ртом.

- Ну и голова у тебя, Данилыч! Ну и голова! Яко у думного боярина! Ни с какой стороны не подкопаешься! Э, кто там еще в палаты ломится?

- Да энто, тута до государева воеводы вой на службу пришел наниматься... - ответила просунувшаяся в дверь лохматая голова.

- Нет, Ждан. Не будет мне сегодня спокою. А ты это, воя-то зови... Как зовут тебя, добрый человек?

- Рогдаем меня знают.

***

***

Спустя две недели. Выселки, лесной дом

На дворе жарко, даже коза забрела в тенёк плетня, да там и улеглась. В доме хорошо, прохладно, пахнет топленым молоком и кашей. Степанида степенно расправила платье, выложила на стол угощение, пирог с малиной. У печки орудовала ухватом воструха, гремела горшками и шмыгала носом.

- Вот ведь... и не первый раз, и не первый год деточку отдаем... А все равно, - воструха утерла нос передником, - жалко!

- Кого жалко-то? Поляну? - Степанида принялась резать пирог и расставлять миски.

- Чего её жалеть, Поляну-то, былась тут намедни, цветет! Все у ней ладно. Муж-то с посольством к басурману уехал, да ты, верно, знаешь, с твоим же вместе и отправились. Мы себя, Степушка, жалеем. Нам без нее скушно. Прикипаем мы сердцем к деткам. Мальчиков-то пораньше отдаем, лет эдак в шесть, младенчиков сразу в добру семью подкидываем, а вот девок малых рОстим, потом замуж...

- А в селе бают, что на самом деле она - потерявшаяся пятнадцать лет назад боярина воеводы Евпатрида Собакина дочка! Что, что ты улыбаешься? Знаешь что об этом?